|
Сегодня исполнилось бы 70 лет обозревателю «Советского спорта», ветерану московского «Спартака» Юрию Александровичу Севидову. В день юбилея нашего обозревателя, ушедшего из жизни два с половиной года назад во время командировки, публикуем выдержки из неизданной аудиокниги - беседы с Юр Санычем. Самые интересные, современные высказывания Севидова - в этом материале.
«ХОРОШ, НОЖКИ КОСОЛАПЫЕ. БУДЕТ ИГРАТЬ»
- В 1946‑м у нас в арку во дворе, в которую въезжали машины, входит толпа взрослых мужчин, они что-то или кого-то несут. Слышу голос отца: «Юрик, Юрик». Я сначала не понял. А мне ребята постарше говорят: «Посмотри, посмотри, твоего отца несут на носилках». Страшно расплакался, прибежал к нему. Отец получил страшнейшую травму во время игры в Ленинграде. И команда привезла его домой после игры.
И в возрасте 25 лет он закончил. До 49‑го года отец сделал четыре операции на колене. Тогда был очень известный профессор Ландау, который делал всем балерунам и футболистам операции с коленями. Но у папы полетела крестообразная связка, и сделать что-либо было невозможно.
И вот эта его травма помогла мне стать футболистом. Мама родила моего брата Олежку в 46‑м году. Отец в основном занимался только мной. Он ездил практически на все матчи в Москве и на стадион брал меня с собой - по билету участника проходили в ложу для футболистов.
Помню первую встречу с Всеволодом Бобровым. Увидев меня, легендарный форвард спросил у отца: «Сашка, твой?». Отец ответил: «Да, мой. Потихонечку знакомлю с футболом». Бобров говорит: «Хорош, ножки косолапые. Будет играть».
...Отец очень хотел восстановиться, заиграть снова. Хорошо помню, как он накачивал ноги. Делал упражнения, приседания, а мне говорил: считай! Считал до 100, до 200, а он делал приседания.
Когда отец «сломался», мы жили колоссально бедно. Помню, отец ходил в хоккейных ботинках - снимал коньки... Мать говорила, что свой первый апельсин я увидел в 7 лет. Мать с двумя детьми какое-то время не работала. Потом, когда брат Олег стал постарше, наняли няню, мать пошла работать на "Богатырь" на галоши, на очень вредное производство. Но там платили прилично, и мы могли оплатить няню, стали жить и питаться получше.
В 49‑м году я учился в первом классе. Мама с братом ушла на рынок, отец читал газету. Потом смотрю, он весь побелел. Он говорит: «Юрик, подойди». Я подошел. Он говорит: «Посмотри, какие здесь цифры». Я назвал. Он говорит: «А вот здесь какие?» Я назвал. Он схватился за сердце. Говорю: «Что случилось?» - «Мы выиграли 50 тысяч по облигациям госзайма».
И эти деньги помогли отцу окончить школу тренеров. И очень здорово, что отец начал работать с юношами. Он прошел все в футболе, а после этой школы стал тренировать «Ступино», команду мастеров класса «Б», куда привлекали к тренировкам и меня.
«ВОРОТА - ТОРЦЫ ДОМА»
- Отец всегда относился ко мне критически. Говорил: ты бьешь неправильно, даю месяц на исправление. У нас стояли торец в торец два дома, эти стороны были без окон. Я в одну сторону бью - мяч отскакивает от дома, принимаю его на грудь или на бедро и с разворота бью в другую. И так занимался часами.
Наверное, это - работать одному индивидуально и испытывать от этого удовольствие - главное. Я мог на спор чеканить мяч, держать его больше двух часов.
На мой взгляд, молодежь современного поколения в техническом отношении отстает от молодежи того поколения. Нет самозабвения в индивидуальной работе.
Правда, сейчас особенно и работать индивидуально негде. Во время тренировки с мячом встретишься раз 30-40 за все занятие, не больше. А удар надо часами тренировать. Мы во дворе имели такую возможность. А сейчас современный мальчик должен доехать до своей футбольной школы - это полтора часа туда, полтора обратно, в сумме три. Плюс два часа тренировка - это пять. Школа, уроки - вот и подумайте, когда ему заниматься индивидуально?
«БЫЛИ И ВОРЫ, И УБИЙЦЫ, И СОВЕРШЕННО НЕВИНОВНЫЕ»
- Наступил злосчастный 65‑й год, когда случилось несчастье со мной, с моей машиной. Случилась авария, я сбил человека, признали виновным меня. Хотя я в принципе не нарушил ни одного правила, ехал на зеленый свет. Но сбил большого человека (академика Рябчикова, крупного специалиста по топливу для космических кораблей. - Прим. ред.) и был осужден на 10 лет. И казалось, футболу конец. К тому времени я был уже женат, мы прожили с Галиной счастливый год.
Конечно, садиться выпивши за руль нельзя. Тут и говорить нечего. С другой стороны, я выпил всего 100 граммов коньяка где-то в час дня, а сбил в полдевятого вечера. И весь день ездил на машине. Но это все равно не оправдание.
Сначала я думал, что кончился весь мир - откровенно говоря, было очень много мыслей о самоубийстве. И только в тюрьме я по-настоящему начал верить в Бога. И понял, что самоубийство - это не тот путь. Если уж ты рожден, то пройди весь свой путь до конца. Я и пытался его пройти. Ну, и надо сказать, я хочу сказать добрые слова в адрес многих людей. Ведь тогда сидела половина страны. Были и воры, и убийцы, но были и люди, которых, откровенно говоря, страшно жаль.
Ко мне подходил взрослый мужчина, уже лет под 50, и говорит: «Юра, ты грамотный?». Я говорю: «Да, грамотный. Писать умею. Что ты имеешь в виду под словом "грамотный"?». Он говорит: «Напиши мне письмо в деревню моим родным». Я говорю: «Давай диктуй. Я буду писать». Он начал диктовать: «Привет вам от такого-то», - и начал перечислять всю деревню: три страницы ушло. А дальше пишет: «Живу я хорошо, чего и вам желаю». Я говорю: «Ну, это я писать не буду. Ты сидишь в тюрьме и говоришь, что живешь хорошо, чего и им желаешь». Он говорит: «А что ты думал? Смотри, у нас в колхозе даже клуба нет.
А здесь я два раза в неделю смотрю кино. У меня есть какие-то заботы. Я приобрел профессию механизатора».
В тюрьме воры говорили о том, что, мол, Юра, ты еще, наверное, поиграешь, выйдешь - скоро 67‑й год, 50 лет Советской власти - грядет амнистия. Ты выйдешь, еще поиграешь, тебе не надо в лес ходить. В лес я ходил, но они жалели меня. Я деревья не рубил. Потому что убежать зимой от срубленного дерева практически невозможно - если оно начнет падать не туда, куда оно должно падать. Потому что снег там не по колено даже, а почти по живот. И вылезти из этого снега невозможно. И если дерево занесло и оно падает на тебя, это верная смерть. Поэтому я ходил и собирал сучья, поджигал огонь, готовил кашу.
И потихонечку ко мне пришла мысль, что да, я, наверное, выживу и здесь и, самое главное, смогу играть в футбол. Я вышел через 5 лет, и правда была возможность поехать в "Спартак", меня приглашали. Но я поехал к отцу в "Кайрат", поскольку именно отец в первую очередь очень и очень помог мне с ранним выходом из тюрьмы. Да и с тем, что я пережил. Отец, жена, мать - три человека, которые помогли мне выжить в этой сложной ситуации.
«ДЕТЕЙ В СЕКЦИЮ ПРИВОЗЯТ НА "МЕРСЕДЕСАХ"
- Страшная беда - у нас нет любительского футбола. Есть детско-юношеский, который сразу переходит в профессиональный. И если человек из этого юношеского футбола, предположим, в 18 лет не попал в команду мастеров, то он заканчивает, идет работать.
| |