|
На Венецианском фестивале один за другим показывают новые фильмы живых классиков азиатского кино: сначала «За гранью ярости» японца Такеси Китано, затем «Пьету» корейца Ким Ки-Дука.
На обеих премьерах побывал обозреватель «Вестей ФМ» Антон Долин.
Все возвращается на круги своя. Сколько ни экспериментировали над собой два выдающихся азиатских режиссера, ставших главными героями кинематографа рубежа тысячелетий, оба пришли к тому, что у них получается лучше всего: именно поэтому новые фильмы и японца Такеси Китано, и корейца Ким Ки-Дука в Венеции встретили на ура.
Китано долго проводил над собой довольно жестокие опыты: после популярного и популистского «Затойчи» он снял трилогию самоанализа: «Такешиз», «Банзай, режиссер!» и «Ахиллес и черепаха», разобравшись за это время в себе, но потеряв изрядную долю поклонников. Теперь Китано на новом витке невозмутимо вернулся к тому, чем когда-то прославился, - гангстерскому кино. Два года назад он потряс Канны жестоким, глумливым и бескомпромиссным произведением под названием «Ярость», а теперь впервые в жизни позволил себе снять сиквел «За гранью ярости». Разборки якудз, в которых легко запутаться непосвященному, сняты стильно и холодно, разговоры слышатся чаще, чем выстрелы, и последние намеки на романтизацию преступного мира стерты из эстетики этого кино. Организованная преступность для Китано ничем не отличается от мира большого бизнеса или политики, здесь нет места семейственной лояльности, верности и дружбе - только насилию и подавлению друг друга.
Не менее безнадежную картину мира рисует другой азиатский классик - кореец Ким Ки-Дук. Он тоже уходил в себя - в буквальном смысле: после инцидента на съемках, чуть не приведшего к смерти актрисы, много лет не снимал, а потом выдал минималистский исповедальный фильм «Ариранг», где все роли исполнял сам, и был за это отмечен в Каннах. Разобравшись с самим собой, Ким вернулся к прежней стилистике. Его новая лента «Пьета», как и давняя «Самаритянка», связаны с христианской мифологией - заголовок отсылает к традиции изображения в западноевропейской скульптуре богоматери, оплакивающей снятого с креста Иисуса. В роли Иисуса в «Пьете» выступает беспощадный и циничный наемник, вышибающий деньги из должников и калечащий их, чтобы взыскать долги со страховых компаний. В один прекрасный день на пороге объявляется женщина, называющая себя его матерью. Сердце злодея, всегда считавшего себя сиротой, довольно быстро смягчается, в его жизни появляется смысл, и теперь он хочет стать милосердным человеком и любящим сыном, однако именно в этот момент его настигают тени прошлых поступков.
И «Пьету», и «За гранью ярости» встречали почти восторженно. Остается вспомнить о том, что оба режиссера были открыты миру именно в Венеции, и не исключено, что старые дружбы и связи сработают при распределении призов, отодвинув в сторону новых фестивальных героев.
| |