|
На сцене Пермского академического театра оперы и балета имени Чайковского прошли премьерные спектакли «Свадьбы Фигаро». Это вторая часть моцартовского проекта, задуманного художественным руководителем театра Теодором Курентзисом.
Амбициозный худрук замахнулся на трилогию «Оперы Моцарта на либретто Лоренцо да Понте». В прошлом сезоне в Перми уже поставили «Cosi fan tutte» («Так поступают все»). В нынешнем сентябре задействовали «Свадьбу Фигаро», на афише театра броско написанную на языке оригинала - «Le Nozze di Figaro». Разумеется, все спектакли задуманы с участием любимого детища Курентзиса - оркестра и хора «MusicAeterna», и аутентичный оркестр с жильными струнами и хаммерклавиром - одна из главных приманок проекта.
В случае «Фигаро» расклад сложный. Тут вклинилась еще одна трилогия. Дело в том, что нынешний пермский спектакль - копродукция с Дворцом фестивалей Баден-Бадена (Festspielhaus Baden-Baden), причем премьера в России прошла на полгода раньше, чем в Германии. Режиссер Филипп Химмельманн тоже ставит всю трилогию Моцарта - да Понте. Из этой трилогии Курентзис выбрал для Перми лишь одну, среднюю, часть. Но, если в Баден-Бадене три спектакля идут в одной декорации, то на Урале сценография разная. В «Cosi fan tutte» царило беспримесное рококо, публика наслаждалась ясной картинкой и не особо ломала головы. В нынешнем «Фигаро» процент условности гораздо больше.
Зрителям нужно догадаться, что действие происходит ... в раю.
Художник-постановщик Йоханнес Лайакер соорудил на сцене квадратный помост, на котором происходят все события. В углу помоста растет одинокое дерево - то самое, с которого женщиной по имени Ева было сорвано запретное яблоко. В мире «Свадьбы Фигаро» с древом познания обходятся непочтительно: к стволу крепят веревку для сушки белья, а крону используют как наблюдательный пункт. Райский сад окружен хрупкими стеклянными стенами, внутри которых проходит длинный «Безумный день» (второе название пьесы Бомарше).
Стекло как забор - символ многообразный. Это и замкнутый сам на себя - и на любовные игры - мирок.
И знак непрочности: к началу последнего акта, когда отношения героев из комедии перерастают в нешуточную драму, стены зияют проломами. А чтобы показать вневременной характер всех граней любви, занавес и задники покрыты снимками звездных галактик. Спереди - черный с белым негатив, сзади - белый с черным позитив. Так камерная вроде бы история приобретает космические масштабы.
Костюмы героев сшиты из экологически чистых материалов: в раю не бывает синтетики.
Вначале персонажи предстают в черном или белом грубом льне, сшитом по современным лекалам. Чем ближе к финальному групповому розыгрышу и к счастливой развязке, тем больше художник по костюмам Флоранс фон Геркан добавляет старинных примет: наряды XIX века снабжаются изысканными корсетами и широкими фижмами с цветочным орнаментом и изображениями невиданных зверей.
По замыслу Курентзиса, Моцарт в «Свадьбе Фигаро» - нечто искристое и пламенное, этакое «барокко с бурей».
Звуки оркестра полны экспрессии и ритмических скачков, не говоря уже о фигуре дирижера: смотреть, как именно, с какими динамическими проявлениями, Курентзис дирижирует - значит наблюдать его сольный современный танец. Актерская игра персонажей - по замыслу - тоже полна бурлящих нюансов: тут весь спектр гримас (от восторга до гнева), диапазон физических влечений (от невинного флирта до почти грубого секса) и палитра психологических изысков (от опустошенности и разочарования до ощущения полноты бытия).
Режиссер остроумно обыгрывает то, что это - опера: персонажи обольщают друг друга не только эротическими ужимками и нежными словами, но и самим звуком голоса. Стоит Керубино (гречанка Теодора Бака) запеть, как Розина и Сюзанна, очарованные «юношеским» меццо-сопрано, склоняют головы на плечо смазливому пажу. А когда упомянутые дамы поют нежно-элегический дуэт в ночном саду, они так проникаются атмосферой любовного томления, что едва не падают в объятия друг друга.
Другое дело, что не все исполнители пели и играли так, что увидишь - и никогда не забудешь, хотя пермский театр провел международный кастинг и пригласил в «Фигаро» много западных певцов. Собрали два состава. В том, который довелось услышать, был превосходный Фигаро - американец Кристиан Ван Хорн, высоченный худющий бас-баритон с обольстительным глубоким голосом и прекрасным итальянским языком. Забавный контраст ему составил Альмавива - коренастый светловолосый пермяк Максим Аниськин, певший по-русски громко и смачно, «открытым» звуком, но по-своему убедительно:
такой вот у нас граф - вальяжный барин.
Менее впечатляющим был женский состав: в голосе Розины (итальянка Раффаэлла Миланези) чувствовались и неровность, и напряжение, а прелестный камерный голосок Сюзанны (гречанка Фани Антонелу) стоит назвать именно уменьшительно-ласкательным словом: вокалу часто не хватало объема и силы, чтобы заполнить зал пермского театра.
В будущем сезоне в Перми обещан моцартовский «Дон Жуан». Уральский театр с гордостью сообщает, что «все три совместных творения великого композитора и великого либреттиста впервые в России будут поставлены на сцене одного театра с участием звезд мировой величины».
Идея, что и говорить, славная. Вот только финальный режиссерский прием «Свадьбы Фигаро» останется без продолжения. У Химмельмана в спектакле внешне все как положено - играют свадьбы, граф с женой мирятся, Фигаро с Сюзанной держатся за руки, вроде бы жизнь наладилась. Но тут из-под колосников падают листья, осыпавшиеся с райского дерева.
Было лето любви, но оно закончилось.
Дальше, в «Дон Жуане» - осень и зима. Но это будет в Баден-Бадене. А что сделает знаменитый Питер Селларс, который будет ставить в Перми оперу про испанского распутника, неизвестно. В любом случае интерес к проекту обеспечен. А слова «Моцарт в Перми», написанные с явно уважительным оттенком, стали эффектным финалом для многих журналистских статей. Автор: Кирилл Матвеев
| |