|
Пятнадцать лет назад не стало Иосифа Бродского, поэта, лауреата Нобелевской премии, эмигранта, жившего в Америке, а завещавшего похоронить себя и похороненного в Венеции, на знаменитом кладбище Сан-Микеле.
О поэте и его сегодняшнем месте в русской литературе и русской жизни - обозреватель радио «Вести ФМ» Григорий Заславский.
Заславский: На венецианском кладбище Сан-Микеле - вообще-то тесно, очень плотно - на католическом, собственно итальянском кладбище. А в православной, греческой его части - свободно, можно сказать, просторно, и у Бродского - хорошая компания, неподалеку Дягилев, Стравинский и его жена. Бродский был не просто очень крупным, выдающимся поэтом, подчиняющим себе, своему ритму, слову. Он закладывал традицию во всем, что бы ни делал: в Нью-Йорке, например, славу и авторитет Нобелевского лауреата положил на то, чтобы поэтические строчки появились в подземке, и вскоре в московском метро тоже стали среди рекламы клеить в вагонах стихотворения. И с поисками места для последнего своего пристанища - тоже: товарищ Бродского литовский поэт и профессор-славист Томас Венцлова, вслед за Бродским, начал искать себе красивое и подходящее место, гордо рассказывает - нашел еще лучше, чем Сан-Микеле, в черногорском Которе.
Не как упрек, как печаль, любят цитировать Бродского: «Ни страны, ни погоста не хочу выбирать, на Васильевский остров я приду умирать...» А все-таки выбрал, и не Васильевский остров. Из всех вариантов ответов на вопрос, почему же Бродский так и не приехал в Россию, хотя собирался, даже планы придумывал с Барышниковым - на пароме, через Финляндию, - из всех разных, правдивых и невероятных ответов на эту вполне уже научно-литературную проблему, я как предпочтительную и наиболее вероятную выбрал однажды: поэт боялся, что сердце не выдержит. Эту щемящую боль - душевную, но уже на грани сердечной - сумел передать Андрей Хржановский в своем фильме-посвящении Бродскому про «Полторы комнаты», где Бродского так точно, пугающе похоже сыграл петербургский режиссер Григорий Дитятковский.
Сам Бродский стал уже мифом, еще при жизни стал - в Америке, все равно что на другом свете, редкие книжки, казалось, приходили уже с другого берега Леты. Одна из последних называлась «К Урании» и явно стремилась туда, к звездам.
Мифологически звучит и его голос - всегда как будто издалека, как раньше, когда даже междугородняя связь мгновенно была слышна - точно не из другого города, а с того света, - так и поющая манера Бродского, она напоминала какое-то мифологическое чтение-пение, вроде как Гомер, или римский какой автор, - неслучайно же Бродский воспел героев и тех, и других мифов.
Судьба Бродского важна еще и в вечном мифе о трудной судьбе поэта - любого крупного поэта в России. Как сам Бродский написал об этом в одном из ранних своих стихотворений: «Поэты - побочные дети России, вас с черного хода всегда выносили...»
Сделанную, конечно, тайком, стенографическую запись суда над Бродским - за тунеядство, поскольку поэт - не профессия, - сегодня читаешь как драму Шекспира: чувствуя здесь драматургию, Ахматова тогда пустила ставшую легендарной фразу: «Кажется, они сговорились сделать нашему рыжему биографию».
Когда Бродский умер, о нем говорили Лосев, Ахмадулина, Вознесенский, - спустя 15 лет, уже и их нет в живых.
Своей интонацией, мощно подчиняющей себе, думается, Бродский загасил целое поколение русских поэтов, так и не сумевших вырваться из-под обаяния его манеры, его поэтической речи. Но сам Бродский от этого не становится меньше. И от поэта, в итоге, как от обычного человека нам остается только «Часть речи. Часть речи вообще. Часть речи».
| |