|
Одна из самых острых проблем, в том числе и центральной России - это депопуляция. По данным последней переписи, за девять лет нас стало меньше на четыре миллиона. И уже не один год говорится о том, что хорошо бы привлекать в Россию мигрантов.
Расчищать дорогу к своему жилищу приходится самой. Мужчин в поселке, который в народе называют «бочки», почти не осталось. Редко в каком садовом домике или вагончике сегодня живет полная семья.
«Вот это свидетельство о смерти. У нас поселок вдов. Не поселок переселенцев, а поселок вдов детей и внуков, оставшихся без своих родных. 34 года, умер в 2010, 41 год», - рассказывает жительница поселка.
Их мир - это ветхие лачуги на окраине Борисоглебска. Вода - два часа в день из замерзшей трубы, продукты - в двух километрах пешего хода. Даже прожив здесь почти два десятка лет, для местных эти люди все равно «переселенцы». И живут, как бродяги, и умирают не по-людски.
Из полутора тысяч русских, бежавших сюда в начале 90-х из охваченной войной и суверенным шовинизмом Советской Средней Азии, в поселке осталось чуть более 70 человек. Душанбинская русскоязычная община выбрала своей «новой родиной» черноземный Борисоглебск. Хотя для супругов Чехович та эвакуация была полноценным возвращением домой. В семейном архиве фотографии вековой давности. Все предки отсюда - борисоглебские.
«Я целовала землю, когда вернулась на родину своих предков. А нас встретили так: "Понаехали сюда. Чего вам здесь делать? Там вы хороши жили", - рассказывает Инна Чехович.
О том, что не уехать означало - обречь детей на смерть (в заложники тогда в Таджикистане брали целые русские школы) члены общины не очень распространялись. Им - инженерам, преподавателям ВУЗов, летчикам нужно было начинать жизнь сначала. Государство выделило деньги, начали строить дома. Садовые домики в чистом поле тогда казались временным неудобством.
В Россию Наталья приехала пятиклассницей вместе с родителями. Ее детство прошло в этой протекающей по всем щелям фанерной комнате, сейчас здесь растет сын Рома. Прописка все та же - склад на Терешковой, собственного дома нет. Работы тоже: государство платит отцу-инвалиду пенсию, только вот коммунальная плата за вот такие удобства ежемесячно составляет три тысячи рублей, а за неуплату поселок уже несколько раз обесточивали.
Сверху металл, затем стекловата, стены обиты фанерой, отопление электрическое. Что такое "немытая Россия", люди знают не понаслышке. Этот вот недостроенный дом переселенцы доделали на свои деньги, но прописаться не могут - дом не принимает госкомиссия. Кто-то махнул рукой и поехал в деревню, а эти вот остались в своих бочках - бегать по инстанциям, искать правды и каждый год продлевать свое уже изрядно потрепанное удостоверение переселенца.
"Мне уже продлили до 2012 года, то есть мне продлевают уже 17 лет. У нас в поселке проживают люди уже 20-й год", - рассказывает Татьяна Старухина.
Снова четырехчасовая поездка на автобусе в Воронеж, где Татьяна надеется услышать от чиновников хоть что-то внятное о судьбе брошенных и забытых из поселка Бочки. Недавно ей и другим жителям сообщили, что обещанные сертификаты на квартиры в ближайшие годы ждать не стоит: постановку на очередь оформили неправильно.
Сотрудники Федеральной миграционной службы разводят руками (правила и законы в начале 90-х менялись часто) и предлагают опять обратиться к местным борисоглебским властям.
"Другие русские" - так называют себя обитающие в этих лачугах люди. У них есть российские паспорта, но относятся к ним почему-то как ко второму сорту, испытывая на прочность на протяжении 20 лет. Очередной ответ: "ваше дело на рассмотрении, подождите еще".
"Прислали отписку, что „вас перенесли на 2015 год". Да мы доживем что ли в таких условиях? У нас мрут люди, мы не успеваем хоронить людей", - рассказывает Инна Чехович.
"Нужно время, чтобы разобраться в этой ситуации", отвечают на письма переселенцев во всех инстанциях и добавляют, что требуется как минимум 120 миллионов рублей, чтобы поселок несчастных прекратил свое существование, как страшный сон. Но кто будет платить за женщин, детей и пенсионеров, им не отвечают, вероятно, в надежде, что время как-нибудь само все исправит.
| |