Накануне 50-тилетия новосибирского театрального училища корреспондент Сибкрай.ru встретилась с актерами из первого набора, и попросила поделиться самыми яркими воспоминаниями студенческих лет.
Лето 1960 года. В репетиционном зале театра «Красный факел» читают стихи и басни, а в фойе молодые парни и девушки играют в ручеек. Так проходил третий тур экзамена в только что открытое Новосибирское государственное театральное училище.
Абитуриенты из разных уголков Сибири, узнав об открытии училища, поспешили приехать в наш город. Конкурс был большой, и на последнем туре решалась судьба первых студентов будущего театрального института.
- Набирали всего 40 человек, а на третий тур допустили 41 человека и все знали, что одного кого-то не возьмут, - вспоминает Александр Кондаков, актер театра «Красный факел», студент первого выпуска НГТУ. Мы все прочитали перед комиссией стихи и прозу, и ходили по фойе в ожидании решения комиссии. Комиссия совещалась очень долго, мы уже спектакль «Барабанщица» посмотрели, в ручеек поиграли, перезнакомились все. Открывается дверь и выходит Николай Федорович Михайлов (преподаватель актерского мастерства) и говорит: "А о том кого мы не взяли, узнаете в списках в училище". Все были страшно разочарованы, на следующий день всей толпой пришли в левое крыло Оперного театра узнавать, кому не повезло. Оказалось одного отчислили, но он, правда, поступил на следующий год.
Жили в училище
Специального помещения у театрального училища сначала не было, и студенты занимались в левом крыле Оперного театра, там, где располагался Дом работников искусств. «Когда открылось театральное училище к нам пришла небольшая группа ребят из Хакасии. Они жили прямо в училище, потому что им директор наш замечательный - Софья Болеславовна Сороко выделила комнаты», - рассказывает Владилен Кондрашов, заслуженный артист России, студент первого выпуска НГТУ.
Александр Кондаков, вспоминает, что помещение в Оперном было небольшое и не приспособленное для занятий: «С год, наверное, мы там точно были, а потом нам предоставили первый этаж на улице Октябрьской, 40. Помещение, конечно, не было приспособлено для учебы, так что мы вместе со строителями сносили перегородки, ставили новые, все своими руками, в пыли, в грязище, так мы это училище и монтировали. Но в нем было удобнее чем в Оперном, потому что появился целый десяток комнат, танцевальный зал с зеркалами, своя библиотека. А потом уже стараниями директоров училище переехало на улицу Революции».
Но воодушевленных студентов поступивших в театральное училище, проблемы с помещениями не останавливали. Тем более что рядом были педагоги-практики.
Первокурсников разделили на две группы. Группу «а» возглавил народный артист, ученик ленинградской школы, Николай Федорович Михайлов, группу «б» - главный режиссер «Красного факела», Константин Савич Чернядев.
«Все педагоги были разные, но это были личности. Николай Федорович - это человек мысли, философ, он заставлял нас думать с самых первых шагов, о том, как мы душевно сопричастны к тому, что говорим. Константин Савич - режиссер, он совершенно другой, он эмоционально взрывал с самых первых шагов. Мы выходили после репетиции и встречались одна группа и вторая. Мы были молчаливые и задумчивые, потому что столько в нас Николай Федорович вложил, а Константин Савич он так эмоционально взрывал свою группу, они выходили яркие возбужденные, но потом это все конечно перемешивалось, разум и чувства соединялись в такой сплав, который делал нас актерами», - рассказывает Владилен Кодрашов.
Александр Кондаков, рассказывая о своих наставниках, вспоминает такой случай: «По сценической речи у нас был прекрасный педагог, юморист Анатолий Мовчан. Он давал прекрасные уроки. Однажды он сказал такую вещь: Иногда ко мне приходят, просят исправить речь студента. На что я отвечаю: А зачем вы его брали, если у него еще и исправлять то-то надо? Я готов ему ставить художественное слово, логику, психологию текста, а исправляет произношение, пускай логопед. Так что он был в этом смысле непримирим со студентами, которые не выговаривали пару звуков».
По словам Владилена Кондрашова, преподаватели, замечая малейшую фальшь в игре своих подопечных, не скрывали своего гнева: «В каком-то отрывке один из наших студентов решил свое чувство подменить, принес патефон и музыку, а сам был очень не наполнен. Я такого разгневанного Николая Федоровича никогда не видел: он прятал глаза, краснел, бледнел, а потом произнес такую обвинительную речь, что мы все спрятали глаза и поняли, что нельзя ничего подменять, обманывать. Если неправда на сцене, зритель это сразу ощущает».
Поскольку педагоги театрального училища были действующими актерами или режиссерами новосибирских театров, студенты уже со второго курса участвовали в спектаклях.
«Мы были в спектаклях заняты сразу: в массовых сценах, а кому-то повезло и уже со второго курса даже маленькие эпизоды играли. Рядом мастер, а ты играешь, это так трогательно, ответственно. Это было настоящей школой актерского мастерства», - объясняет Владилен Кондрашов.
«Спасибо надо сказать мастерам по актерскому мастерству, которые были заинтересованы чтобы мы как можно быстрее вышли на сцену и окунулись в эту атмосферу, приняли театральные законы, вдохнули пыльный запах кулис. С тех пор много правил осело в голове: в театре нельзя взять или передвинуть вещь не тобой положенную, ведь бывают секунды, когда нужно взять эту вещь, а этой секунды иногда не хватает, если она на метр дальше лежит», - делится своими воспоминаниями Александр Кондаков.
«Фиги» в кармане
Педагогам приходилось не просто: в условиях советской цензуры они старались подбирать такие спектакли и роли, которые в которых студенты могли бы раскрыться.
Александр Кондаков вспоминает, что выбор учебных спектаклей был ограничен: «Цензура была страшнейшая. Брались только апробированные драматурги: Вишневского лучше не брать, потому что его когда-то не любил Сталин, а о Булгакове вообще речь не шла. Пытались читать рассказы Зощенко, но педагоги говорили: нет, это из репертуара убрать. Из дипломного спектакля "Обыкновенное чудо" мы пытались вытащить какую-то сатиру, но глушилось все. Это же был хрущевский период, вроде бы потепление, а на самом деле ничего подобного: все помнили сталинизм, все помнили что такое КГБ. Чем интересна была эта жизнь, в это время "фиги" у актеров в кармане все время то сжимались, то разжимались. Зрители могли угадать сатиру, а иногда ее знали только актеры».
Цензуру студенты театрального училища старались не замечать, они были молоды и полны энергией.
«Было много смешного. Однажды студент Паша Останаев делал этюд, а мы сидели кругом. Он ползет, долго ползет без текста, а нужно было сделать все, чтобы было понятно. Две минут ползет, три, пять, делает руками какие-то движения, мы понимаем что он в пещере. Вглядывается, темно, ничего не видно, потом вздрагивает и падает. Мы на него смотрим. Проходит пять минут, молчание, потом он голову поднимает и говорит: "Я погиб". Что тут творилось, все упали со стульев, начали ползать, смеялись», - вспоминает Владилен Кондрашов.
«Мы постоянно занимались розыгрышами на сцене, творили такое, что педагоги хватались за головы. Иногда Игорь Григорьевич Поляков (преподаватель по актерскому мастерству) посмотрев какой-то этюд особенно связанный с войной, говорил: "Ребята вы поработали хорошо, я вам поверил, но больше такого не надо. Этюды были настолько реалистичные, настоящая оголенная правда жизни", - объясняет Александр Кондаков.
По словам Владилена Кондрашова главное чему научили первых студентов театрального училища, была любовь к прекрасному: "Нас учили уважать и беречь партнера на сцене, всегда быть достойными своей профессии. Актер человек зависимый, он становится независимым, только когда выходит на сцену в хорошей роли, когда чувствует что знает, что делает".
Александр Кондаков рассказывает, что никогда не забудет наставления Николая Федоровича Михайлова. Он говорил так: "Артист - это все равно, что древнегреческий сенатор в белой тоге, он всем виден и бойтесь на эту тогу посадить хоть пятнышко. И еще артист должен быть на одну ступеньку выше своих зрителей и звать их за собой. Как только зрители поднимутся за ним, он должен двигаться по ступенькам верх, а у этой лестницы конца нет".