|
На выставке «Искусство тропической Африки из коллекции Михаила и Леонида Звягиных» в Музее личных коллекций можно не только приобщиться к изобразительной культуре Африки, но и обнаружить истоки европейского авангарда.
Людей, которым нравится африканское искусство, на планете довольно много, а вот по-настоящему в нем разбираются единицы. Если, конечно, не учитывать миллионы самих создателей и потребителей тамошней автохтонной культуры. Они-то как раз в курсе всяческих ритуальных особенностей и магических функций, коими наделены маски, рельефы и изваяния, однако вряд ли сумеют объяснить, почему эти объекты следует считать эстетически прекрасными. С западной и прочей неафриканской аудиторией все обстоит диаметрально наоборот. Ее продвинутые представители легко растолкуют, почему эта архаическая пластика должна восприниматься в качестве всечеловеческого культурного достояния, но почти наверняка испытают затруднения с расшифровкой многочисленных религиозных символов. Собственно, об этом и речь: соединить в своем сознании разные грани одного и того же феномена способны лишь немногие.
Впрочем, попробовать проделать нечто подобное на собственный манер никому не возбраняется. Подходящая для этого оказия - нынешняя выставка в Музее личных коллекций. Полторы сотни экспонатов из собрания двух художников, отца и сына Звягиных, представляют собой развернутую панораму того явления, которое сто лет назад именовалось в Европе «негритянским искусством». Формулировки с тех пор неоднократно менялись, но суть дела осталась прежней. По признанию самих владельцев коллекции, побудительной причиной для столь необычного собирательства стал вовсе не этнографический интерес, а увлеченность сугубо художественной стороной предмета. Приблизительно с тех же позиций взирали африканскую скульптуру Пабло Пикассо, Анри Матисс, Андре Дерен, Амедео Модильяни, Эрнст Людвиг Кирхнер и десятки других авангардных авторов, чьими стараниями изобразительное искусство ХХ века оказалось именно таким, каким оказалось.
Можно не сомневаться, что эти художники не были специалистами по африканским традициям и едва ли имели сколько-нибудь отчетливое представление о том, с какими конкретно целями изготовлялись те или иные ритуальные маски и изваяния.
Авангардисты воспринимали их как артефакты с инновационными для Европы формами. Родоплеменная архаика казалась путеводной нитью, держась за которую, можно было уйти от надоевших классических ценностей и очутиться на совсем других культурных рубежах. Как писал в 1910-е годы в своей книге «Искусство негров» российский исследователь Владимир Матвей: «Новое поколение художников благодарит Африку за то, что она помогла им выбраться из европейского застоя и тупика». Вот эту парадигму и удается отследить на выставке в МЛК, если надлежащим образом настроить «оптику».
Отменить чтение аннотаций, убрать за скобки историю с географией, не концентрироваться на сюжетах и мелких деталях.
Просто смотреть на архитектонику, на пропорции, на использование свойств материала - дерева, бронзы, глины, кости. И тогда станет гораздо понятнее, с чего вдруг рафинированные европейцы впали когда-то в «африканскую ересь» и почему оказалась столь востребована «варварская грубость». Этот эффект косвенно напоминает о революции в музыкальной сфере, когда на смену изощренной и благородной ритмике пришел равномерный бой тамтама - и все завороженно подчинили слуховой аппарат и танцевальные движения первобытному пульсу...
Но стоит лишь изменить угол восприятия, и перед вами окажется совсем иная выставка.
Отпадут сравнения с кубизмом и экспрессионизмом, аналогии с европейской культурой ХХ столетия будут выглядеть поверхностными. Вы начинаете вникать в ритуальную сторону вопроса - и разверзаются бездны. То, что недавно казалось формалистическим изыском, обретает магическое значение. Сюрреалистическая птица-носорог по имени Калао - уже не результат фантазии художника, а символ плодородия, происходящий из космогонии народности сенуфо. Деревянные фигуры мужчины и женщины с воздетыми руками - это не экспрессивный этюд, а отображение обрядовой жестикуляции, связанной с вызыванием дождя. Маска поньюго с Берега Слоновой Кости - не туристический сувенир, а сложносочиненный амулет для защиты от злых духов. Ну и так далее. Чтобы разобраться хотя бы в азах этой символики, требуются недюжинные интеллектуальные усилия, но на эмоциональном уровне рождается ощущение, что мы так и не уловили главного.
Позаимствовали внешние формы, привили к своей культуре перспективный «дичок», но сделали это почти механически, не вдаваясь в религиозно-магическую подоплеку.
Пабло Пикассо однажды выразил свое отношение к африканскому искусству следующими словами: «Я понял, для чего негры использовали свои скульптуры. Зачем было творить именно так, а не как-нибудь иначе? В конце концов, они же не были кубистами! Ведь кубизма просто не существовало. Но все фетиши использовались с одной целью. Они были оружием, чтобы помочь людям вновь не попасть под влияние духов, чтобы помочь им стать независимыми. Придав духам форму, мы обретаем самостоятельность». Звучит красиво, но не слишком правдоподобно.
Трудно вообразить, чтобы аборигены при помощи амулетов и священных скульптур намеревались полностью избавиться от влияния своего пантеона.
Тут, скорее, политический расклад, желание подольститься к одним богам и защититься от других. Крайне серьезное дело, способствующее выживанию. Есть даже подозрение, что без подобного ракурса нам так никогда и испытать эстетического единения с «черными братьями». Мультикультурность - удобная отмазка, чтобы заимствовать там и сям, конструируя занятные гибриды, лишенные первоосновы... Впрочем, это уже инсинуации в жанре «заметки на полях». А насчет выставки в МЛК следует добавить, что других собраний африканского искусства такого калибра в России практически нет. Значительную часть своей коллекции Звягины собираются передать Пушкинскому музею.
Автор: Велимир Мойст
| |