|
По случаю завершения 33-го ММКФ «Парк культуры» выбрал шесть картин, показанных в разных программах, которые обязательно надо увидеть.
В отличие от членов жюри, зритель волен собирать собственную программу любого фестиваля, а значит и награды распределить, пусть и виртуально, может среди всех просмотренных фильмов. В личном зачете могут сойтись конкурсные «Шапито-шоу» и «Сердца бумеранг», триеровская «Меланхолия» из программы лучшего из лучших «8 ½ фильмов» и какие-нибудь северо-корейские «Колеса счастья» из панорамы мира «Вокруг света».
При этом, чем больше выбор, тем, на самом деле, очевиднее результат. Одно дело выуживать победителей из темного омута основного конкурса, другое - выбирать лучших там, где фильтрация уже осуществлена не только составителями программ, но и, например, каннскими отборщиками, судьями и зрителями.
Если не ходить целенаправленно на малоизвестное и таящее сюрпризы, личная картина фестиваля грозит получиться довольно общей.
«Меланхолия» Ларса фон Триера, «Однажды в Анатолии» Нури Бильге Джейлана и «Артист» Мишеля Хазанавичуса были весьма заметны в каннском конкурсе. «Шапито-шоу» Сергея Лобана и Марины Потаповой оказалось всеобщим любимцем и получило спец-приз жюри. «Пещеру забытых снов» снял Вернер Херцог, а его присутствие в любом списке не удивительно, тем более, что тут еще и 3D заявлено. В 3D отметился и Вим Вендерс, сняв фильм-фантазию «Пина» про танцы Пины Бауш.
В обоих случаях 3D в руках очень разных, но все же режиссеров-авторов обещало превращение из аттракциона в художественный инструмент более высокого порядка.
В итоге все обсуждают, где пресловутое 3D уместнее, склоняясь в пользу Вендерса. Но у него оно как раз представляется необязательным дополнением к красоте танцевальных движений и пространств, в которые они вписаны (стеклянный куб в лесу, уходящие ступенями вверх террасы в парке, небольшое озеро в пустынном ландшафте) - мысленно убрать и всё останется на своих местах, даже ракурсы менять не придется. Вендерс заворожен красотой хореографии и превращает Бауш из радикального и сложно устроенного автора и человека в светлый и безоблачный образ.
Херцог лезет под землю в труднодоступную пещеру Шове, где нашли древнейшие наскальные рисунки, и использует объемное изображение более тонко: с его помощью он оживляет клаустрофобические закоулки, испещренные 30-тысячелетней давности силуэтами волны стен и потолка, дно пещеры, покрытое искрящимися кальцитом черепами, костьми и сталагмитами. Когда же в эпилоге фильма про рождение человеческой души в искусстве (помимо визуального, присутствует и музыкальное - в виде собранной из осколков древнейшей флейты) появляется атомная станция и пара неожиданных, но очень херцоговских персонажей (лучше не говорить каких, чтобы не разрушить эффект их вторжения), становится окончательно ясно, кто большой художник, а кто большой почитатель большого художника.
Про «Шапито-шоу» уже сказано много, достаточно повторить, что это одно из самых интересных киновысказываний про здесь и сейчас, на выход которого в прокат следует уповать.
Прокат триеровской «Меланхолии» - дело решенное и начнется на этой неделе. Вызывающе красивый фильм о конце света в отдельно взятом поместье как о разрушающем внешний мир разладе в мире внутреннем не нуждается в дополнительных рекомендациях.
Зато стоит отметить три фильма, два из которых должны выйти в прокат. Уже упоминавшийся «Артист» Мишеля Хазанавичуса это невероятно витальная картина про закат немого кино: комик Дюжарден с усами Кларка Гейбла, его собачка-друг, выразительные способности которой не нуждаются ни в словах, ни в субтитрах, девушка из толпы, живость которой забрасывает ее сначала на первые полосы газет, а оттуда - прямиком на серебряный экран. Драматическая коллизия жизни актера, не желающего мириться с переменами, оборачивается комедией, не смешной даже, а гораздо лучше - радостной. Пропустить столь легкое и искреннее признание в любви к кино большая ошибка.
«Однажды в Анатолии» Нури Бильге Джейлана - в некотором роде, полная противоположность легкому кино.
Три машины с полицейскими, следователем, прокурором, доктором и двумя подозреваемыми долго колесят в ночи по турецким полям в поисках некоего места. Не трудно догадаться, что за очередным поворотом их должен ждать труп, но вот добраться до него никак не получается. Герои измождены бессонной ночью, за которой неминуемо наступит день и прожить его будет еще сложнее. Полностью прочувствовать состояние участников ночного вояжа помогает нарочитая подробность фиксации не слишком насыщенного событиями процесса: когда в деревне, где импровизированный караван дожидается утра, отключается электричество, это уже событие. За 2 часа и 40 минут экранного времени вполне удается проникнуться и красотой метафизического вестерна, и тягостным течением времени, преумножающего скорбь.
Еще один автор со склонностью к погружению в метафизику замедляющейся у порога смерти жизни, Николай Хомерики отличается от Джейлана лаконичностью. Короткая по меркам авторского кино черно-белая картина «Сердца бумеранг» про помощника машиниста, которому сообщают, что жизнь его может быть коротка, а смерть внезапна, вводит в режим наблюдения за чужим сном. Получающий приговор врача герой продолжает движение сквозь жизнь и ее ритуалы без особых перемен, но словно сквозь завесивший реальность туман: ходит на работу, встречается с девушкой, периодически что-нибудь ест, пару раз напивается, раз занимается более-менее случайным сексом. На выходе же из сна остается ощущение легкого смещения реальности: как если подсмотрел что-то такое, что и не пересказать, но от чего и не избавиться.
«Искупление Голозадого Генерала» - самого кровожадного из полевых командиров либерийских повстанцев, ставшего после войны христианским проповедником - пример удивительного смирения.
Этот документальный фильм Даниэль Анастасьон и Эрика Штрауса мог бы стать выдающимся, если бы не принципиальное для авторов решение сохранять объективность, которая всегда мешает по-настоящему ультимативному высказыванию. Впрочем, и того, что есть, вполне хватает. Сердце тьмы, Достоевский в Африке, залитые кровью колдунные леса Амоса Тотуолы - если вы хотите что-то узнать о войне, тогда Голозадый Генерал идет к вам. Он бросался в бой голым, потому что обнаженного воина охраняют духи. Он рассказывает как чувствовал: его мачете - это труба, по которой души убитых им отправлялись прямо в ад. То же чувствовали и его солдаты. На заседании комиссии по военным преступлениям он взял на себя ответственность за смерть 20 000 человек - мужчин, женщин, детей.
Но Голозадый Генерал к этому моменту уже исчез, остался Джошуа Мильтон Блайи - проповедник, посвятивший свою жизнь искуплению. Он находит тех, кого искалечил, чьих родственников безжалостно убил и просит у них прощения. И получает его - для потерявших родных и близких преподобный Блайи теперь самый близкий человек на всем белом свете. Возможно ли искупление, возможно ли покаяние, может ли демон прийти к Богу? Сокрушительная ярость, с которой Блайи взывает с Христу - та же, с которой он заносил мачете. Его стон за закрытой дверью «Когда же это кончится!...» - стон человека, измученного бесконечным прощением больше, чем бесконечной войной.
Но Анастасьон и Штраус разглядели куда больше, чем этические парадоксы и мясной постмодерн африканской войны, органично сочетающей колдовские амулеты и танки. Их взгляд на Африку бесценен - трагический, внимательный и бесконечно любящий. Под этим взглядом люди раскрываются как цветы - бывшие убийцы, бывшие жертвы. Смотришь на Генерала, так и оставшегося тайной, и понимаешь - Бог это война. Смотришь на людей вокруг него и понимаешь - Бог это любовь.
Принципиально иной, куда более традиционный по первому впечатлению, взгляд на войну предложен в премированном «В ад и обратно» Данфунга Денниса.
Этот последователь Роберта Каппы, военный корреспондент, приехал в Афганистан снимать кино о войне и доблести, вроде номинированного на «Оскар» «Армадилло», а вышло совсем о другом. В первом же бою на его глазах разворотило пулей ногу Нэтану Харрису.
Ну а дальше первоначальный план полетел к черту: Деннис месяцами следил за реабилитацией Харриса, за тем, как он подсел на анаболики, как учил свою жену стрелять из большого черного пистолета, как играл в русскую рулетку и ходил по врачам, которые говорили, что он больше никогда не вернется на войну. В результате вместо еще одной картины в запущенном «Повелителем бури» жанре «мужчина на войне», получился вопиюще непретенциозный фильм об Америке - стране, которая всегда воюет и в которой лучшим ответом на вопрос «зачем ты пришел в армию?» становится «я хочу убивать людей». В какой-то момент построенная на флэшбеках и флэшфорвардах повествование превращается в экран телевизора, на котором Нэтан играет в «Call Of Duty» - в принципе, и сама картина, по аналогии с «Поколением игры в "Doom"» Грегга Араки могла называться «Поколение игры в "Call Of Duty"».
Ну и, наконец, манерная настолько, насколько это вообще возможно в 2011 году, «Мишень» Зельдовича и Сорокина оказалась крайне важной для российского кино картиной. Никто так подробно не похоронил нулевые или, во всяком случае, не анатомировал их, прости господи, метафизику.
Проблема в том, что метафизика российских нулевых сформирована совершенно бескомпромиссной пошлостью. Верхи разобралась, зачем нужна на столе неудобная вилка с двумя зубцами, низы сориентировались во вселенной потребительских кредитов и все потонули в обморочном томительном безвременье, до совершенства отточили искусство забывать. Мечты о вечной молодости отлились не только в сверхприбыли фитнесс-клубов и манеру менять траченных амортизацией жен на свежий резерв, но и в инвестиции в научные разработки бессмертия. Духовность расцвела немыслимо, без личного батюшки или духовного учителя приличному человеку стало никак. У чиновников сделались сытые, но печальные лица - все бессмысленно, на тот свет не возьмешь.
Все это в «Мишени» есть. Собственно, там есть гораздо больше - будущее России, напоминающее инсталляцию арт-группы АЕС+Ф, реплика Анны Карениной и много секса. Отстранения, правда, не наблюдается, и от этого путаешься с тем, по какую сторону баррикады тебя занесло.
Но это и не важно. Пронзительное чувство, что вот это вот все можно было снять только здесь и сейчас - не три года назад и не через три, а именно сейчас, и не в Варшаве или Айове, а лишь в Москве и Замкадье - так бесценно, что вызывает слезливую благодарность.
Автор: Владимир Лященко, Антон Костылев, Ярослав Забалуев
| |