|
Каждый август русские ждут потрясений, и история их редко разочаровывает. 31 августа 1996 года Россия завершила свою первую катастрофическую войну против вышедшей из ее состава Чечни.
Перемирие долго не продлилось, потому что ровно три года спустя, 31 августа 1999 года в московском торговом центре взорвалась бомба, убив одного человека и ранив сорок. Это был первый из пяти взрывов, количество пострадавших от которых исчислялось сотнями, и он вызвал вторую войну в регионе, которая в определенном смысле не закончена до сих пор. 17 августа 1998 года российское правительство девальвировало рубль и объявило дефолт, положив начало долгому и болезненному экономическому кризису. 12 августа 2000 года в Баренцевом море затонула подводная лодка «Курск». Москва пыталась скрыть эту катастрофу, и все находившиеся на борту погибли. («Она утонула», - заявил Владимир Путин, когда Ларри Кинг спросил его о случившемся.) 8 августа 2008 года Россия начала войну с Грузией, что было немыслимо, учитывая любовный роман между двумя братскими советскими республиками в двадцатом веке. В августе прошлого года горели российские леса на большой площади, и толстое облако едкого дыма много дней закрывало Москву. Это вкупе с аномальной жарой привело к смерти многих пожилых жителей города. Что-то катастрофическое происходит почти каждый год. Неудивительно, что в Википедии есть целая страничка, посвященная «августовскому проклятию» в России. Когда-то в стране были печально известны месяцы революций февраль и октябрь, но в постсоветской России их затмил август.
Нынешний август пока милосерден и катастроф не приносит. И россиянам остается размышлять о самом важном августовском событии из всех. Это событие двадцать лет тому назад дало путевку в жизнь августовскому проклятию. Речь идет о попытке государственного переворота, предпринятой непримиримыми коммунистами 19 августа 1991 года. В тот день группа заговорщиков во главе с руководителем КГБ, министром обороны СССР и российским вице-президентом Геннадием Янаевым сформировала Государственный комитет по чрезвычайному положению и заперла генерального секретаря ЦК КПСС и лидера Советского Союза Михаила Горбачева в его крымской резиденции. (Август это также то время, когда россияне отправляются в отпуска, что, видимо, тоже имело свое значение.) Испугавшись того, что Советский Союз находится на грани развала (а так оно и было), и что новый российский президент Борис Ельцин подталкивает этот процесс (а он подталкивал), КГБ отключил все каналы связи с крымской дачей, заказал 250000 наручников, чтобы справиться с усилившимися протестами в Москве, и ввел в столицу танки и спецназ. Попытка переворота мирно повалилась, и это был первый гвоздь, вбитый в гроб СССР. Спустя четыре месяца в день Рождества в Кремле спустили советский флаг, и вместо него в небо взмыл российский триколор.
Это был исторический день, день победы свободы над тоталитаризмом, мирных протестов над танками и пушками, американских ценностей над скрытым злом советской системы. Ельцин был героем, рыцарем, взобравшимся на танк и призвавшим свой народ оказать сопротивление реакционным силам коммунизма. После путча рейтинг популярности Ельцина составил почти 60%. Такую цифру зарегистрировала новая для России наука опросов общественного мнения. И люди почувствовали, что это их победа: 57% респондентов заявили, что главной причиной провала путча стало «народное сопротивление».
Но после этого началось движение вниз. Рейтинги популярности Ельцина никогда не поднимались выше одной трети, а когда он в декабре 1999 года покинул свой президентский пост, отрицательно к нему относилось уже 90% его сограждан. К 1994 году только 7% считали события августа 1991 года победой демократии, а 53% видели в них «лишь обычную борьбу за власть в высших государственных эшелонах». Сейчас россияне таким образом оценивают любые события, происходящие в стенах Кремля. Спустя всего три года после того, как неудавшийся заговор нанес смертельный удар советскому колоссу, 27% россиян считали его «трагическим событием, имевшим роковые последствия для страны и народа». Сегодня так считает 39%. Половина россиян сегодня думает, что начиная с того дня страна начала неумолимо двигаться в неправильном направлении.
И винить их за это трудно. Ведь с того рокового дня Россия уже двадцать лет пытается найти выход из прошлого, которое не сулило ничего хорошего ее будущему. Конечно, свою негативную роль здесь сыграло и то, что страна решила вообще не заниматься своим прошлым, из-за чего определенные злоупотребления и ошибки повторились в еще более абсурдной форме. Россия пережила несколько суровых экономических кризисов - последний ударил по ней с опозданием в две недели - не в августе, а 15 сентября 2008 года. Эти кризисы последовательно уничтожали накопления миллионов людей, и из этого россияне вынесли для себя один урок: надо тратить, тратить и тратить. Условия жизни ухудшились, рождаемость резко упала, трудоспособные мужчины дохли как мухи. Россия прошла через период хищнического капитализма с его схемами-пирамидами и олигархами из разряда баронов-разбойников, пережив исключительно бесчестный процесс приватизации советской собственности. Это раскололо общество, создав из него большевистскую карикатуру на капитализм: кричащее богатство с дорогими машинами и крайняя бедность.
В политике страна совершала зигзагообразное движение, пройдя путь от слишком многочисленных партий в начале девяностых до одной ничего не значащей партии сегодня. Но общий вектор движения неуклонно направлял Россию к централизации власти в руках одного сильного лидера: Владимира Путина. Как это произошло? Несмотря на бесчисленное множество ошибок первого постсоветского десятилетия, в то время появились зачатки свободных и энергичных средств массовой информации, а также реальная политическая борьба и конкуренция. Чтобы ликвидировать все это, Путин хирургически точно оттеснил всю оппозицию на задворки и создал свою собственную номенклатуру. А для остальных он сочинил удобную сказку о «стабильности», об особой разновидности счастья, которое может обеспечить только он - и заоблачные цены на нефть. Неудивительно, что путинские политтехнологи начали создавать мрачный образ 1990-х годов, изобретя легко запоминающуюся и часто повторяемую фразу - «лихие девяностые». У россиян она вызывает ассоциации с хаосом, насилием, саморазрушением и беззаконием. Иными словами, это полная противоположность временам Путина.
И вот здесь вступает в силу некий психологический момент истории. Путин, чья карьера в КГБ прервалась в самом расцвете из-за событий августа 1991 года, по-прежнему несет на своих плечах определенный груз представлений о том, что он один из солдат, проигравших холодную войну. И в 11-летней эпохе его правления присутствовал мощный элемент советского китча: он возродил советский государственный гимн, поддержал Сталина, назвав его «эффективным менеджером» и неоднократно оплакивал распад Советского Союза, называя его «величайшей геополитической катастрофой» двадцатого века. Его партия «Единая Россия» все больше начинает напоминать ту партию, которой он служил в молодости, и которая попыталась вернуть себе бразды правления в августе 1991 года - Коммунистическую партию Советского Союза.
Если вы россиянин, и вам меньше двадцати лет, то Путин является вашим лидером более половины вашей жизни. Если такой человек как он управляет вашей страной, ее средствами массовой информации и ее учебниками большую часть вашей жизни, вы наверняка очень мало знаете о событии, которое стало одновременно самым худшим и самым лучшим из всего того, что с ним происходило.
И это действительно так. По данным одной государственной социологической службы, 55% россиян в возрасте от 18 до 24 лет ничего не могут ответить на вопрос о том, как они оценивают значение событий 19 августа 1991 года. Семь процентов говорят, что Горбачев был одним из тех, кто защитил Россию от путча, что не совсем верно. Но это совершенно неважно, поскольку 68% вообще не могут назвать ни одного имени - так что вспомнить Горбачева это уже неплохо.
А россияне постарше, скажем, от тридцати пяти лет и выше, почти поровну распределились по трем лагерям. Одни считают август 1991 года трагедией, другие видят в нем «обычную борьбу за власть в высших государственных эшелонах», а третьи вообще ничего не могут об этом сказать. И для проживших двадцать августов в новой России это тоже весьма неплохо.
«New Yorker», США
Джулия Иоффе (Julia Ioffe)
| |