|
В августе 1991 года они оба были обозревателями «Московских новостей» - нынешний главный редактор газеты Владимир Гуревич и писатель Александр Кабаков. Разговор спустя двадцать лет.
В. Гуревич: Ты сейчас видел газету «Московские новости», которую мы в дни путча делали, запрещенную. Там ведь и твоя заметка есть. Она тебе понравилась?
А. Кабаков: Ничего, нормальная. Не в том дело, что непостыдная по содержанию...
- "Москва, первый день оккупации" - так называлась.
- Я бы и сейчас, пожалуй, так написал. Получается, двадцать лет прошло, а я ничему не научился.
- Сейчас модно говорить: если б знать, чем все кончится, я бы никогда не пошел на баррикады. Как правило, это говорят люди, которые на них и не ходили.
- Знаешь, я ни минуты не жалею о той позиции, которую тогда занимал. И ни минуты не жалею о том, что произошло. Просто дело не в том, что случилось после, а в том, что было до. Все зависит от того, как относиться к тому, что было до августа. Я советскую власть ненавидел с тринадцати лет. Когда она рухнула, мне было счастье, понимаешь? А есть люди, которым было, может быть, и неплохо, но они хотели лучше. Они потом действительно разочаровались - не всем стало лучше. Они просто забыли, что лучше всем никогда не становится.
- Все вспоминают примерно одинаково: я проснулся утром 19-го, мне позвонила соседка, мне сказала жена, мне позвонил приятель. У тебя как было?
- Мне неловко, но у меня было круче. Я не проснулся, хотя вообще просыпаюсь очень рано. Не проснулся потому, что накануне очень поздно лег. А очень поздно лег потому, что мы отмечали премьеру радиоспектакля по моему роману. Меня тоже разбудил звонок. Но это был мой приятель Володя Тольц из Мюнхена, с радио «Свобода», который сказал: «И как тебе это все нравится?» Я думал, что он говорит про спектакль.
- Про другой спектакль.
- Мания величия автора, никуда же не денешься. Я говорю: «Как тебе сказать, конечно, сокращения» Он: «Вот идиот! Самовлюбленный идиот! Включи телевизор!» Включил телевизор, довольно быстро все понял. Зубы, кажется, успел почистить, побриться точно не успел. Натянул штаны и побежал в «Московские новости». Это был понедельник, утро, а ушел я из редакции в пятницу.
- Скажи, тебе было страшно в тот момент?
- Вот когда все кончилось и была победа, это было настоящее реальное счастье. Покойный Василий Павлович Аксенов, человек насквозь иронический, всерьез писал, что тогда Богородица покров свой распростерла над Россией. Это было светлейшее время. Но и страшно было по-настоящему - когда 20го прошел слух, что в ночь пойдут на штурм одновременно спецназ и КГБ. Четыре ракеты с вертолета - и все!
И вот тут я совершил поступок жуткий, необдуманный. Абсолютно о нем не жалею до сих пор. Я пошел в приемную к Егору Яковлеву, у которого работал прямой телефон. И позвонил своей приятельнице, датской журналистке Дане Шмидт. Сказал, что вот, Дана, пожалуйста, если реванш состоится, опубликуй, что Кабаков некий, который недавно был здесь с презентацией своей книги, обращается лично от себя к главам западным правительств, командованию НАТО с просьбой о военном вмешательстве против коммунистического реванша. В общем, довольно сумасшедшее заявление.
- А я и не знал, что ты призывал к вооруженной интервенции стран Антанты.
- Я со страху. Не в том смысле, чтобы они меня спасли, а чтобы некуда было отступать. Поскольку я никогда не считал себя сторонником советской власти, я ей и не изменял. Все дело в том, что, к сожалению, радикальной антикоммунистической революции в России не произошло.
- А она была возможна?
- Да. Борис Ельцин сделал очень много для страны и для истории. Много полезного, но и очень много вредного. Он боялся, что любой запрет на политическую деятельность коммунистов коснется его прежде всего. А надо было не бояться и действовать по-настоящему. Как можно было преступную организацию, которой являлась верхушка КПСС, не запретить?
В сущности же ГКЧП был обычным пленумом ЦК КПСС, примерно таким, который снял Хрущева. Но в отличие от Хрущева Горбачев обратился к толпе.
- Каким это образом он обратился к толпе?
- Через Ельцина. Это был то ли гениальный замысел, то ли случайность: нашелся человек, который обратился к толпе. Впервые за всю историю советской власти на улицу вывели людей. Маленькие демонстрации троцкистов, рабочие в Новочеркасске - это все не идет ни в какое сравнение, здесь же были десятки тысяч людей. И тут же эта власть рухнула, сдулась, как будто ее не было. И ее нужно было уничтожить - а ее не уничтожили. Ее отстранили. Результат - 1993 год, кровь, потом 1996-й и так далее. Вроде уже двадцать лет прошло, а мы все еще за это платим.
Если бы Ельцин тогда, когда у него был, если считать по-нынешнему, рейтинг 96%, рванул - за ним пошли бы. Потом, может, и пожалели бы, но назад дороги уже бы не было. А он не решился. К сожалению, в России все хорошее делают люди либо нерешительные, либо трусливые, либо повязанные по рукам и ногам.
Я не считаю, конечно, что историческая личность способна повернуть как угодно ход событий. Но что от нее много зависит - это да.
- Теперь о том, что от кого зависит. ГКЧП, на твой взгляд, сыграл какую-то роль? Что было предопределено, а что он действительно изменил? Мне кажется, путч подтолкнул и сделал окончательным и бесповоротным развал Советского Союза. Хотя гэкачеписты как раз говорили, что они стремились сохранить Союз.
- Был готов союзный договор, его бы подписали - и худо-бедно страна просуществовала бы еще. Конечно, они подтолкнули развал Союза. Конечно, подтолкнули формальное крушение советской власти. В сущности, они спровоцировали то, что произошло: кончилась советская власть, кончилась власть Коммунистической партии и развалился СССР. О последнем я очень жалею. Причем жалею бессмысленно, потому что понимаю, что он не развалиться не мог.
- Довольно распространенное мнение, что Советский Союз развалили Ельцин, Шушкевич и Кравчук, подписав известное соглашение в Беловежской пуще. На мой взгляд, это достаточно поверхностно, потому что точку в судьбе СССР поставили как раз ребята из ГКЧП.
- Конечно.
- После этого стали разбегаться союзные республики.
- Они увидели, что может произойти. И что может сделать один секретарь ЦК, поднявшийся против и объявивший себя президентом. И они все - первые секретари ЦК - немедленно объявили себя президентами.
- Ты считаешь, могло быть иначе? Если бы был какой-то яркий лидер во главе переворота, все могло бы происходить по-другому?
- Более яркого лидера, чем Борис Николаевич Ельцин, думаю, стране было и не нужно. Он был то, что называется плоть от плоти, кровь от крови народным. Его хорошо понимали люди, отсюда его популярность. Все его популистские шаги были точно наведены в цель. Но того, что сейчас происходит, ностальгии по советской власти, причем на всех уровнях - от верхушки власти до самого темного обывателя, можно было избежать. Нужен был суд. Нужен был запрет на политические профессии для высших функционеров. Если бы Ельцин довел декоммунизацию до какого-то ощутимого уровня, все было бы по-другому. Из головы людей коммунизм просто так не уходит, его надо было выгонять. Если бы Германия не была денацифицирована, там бы ничего не было. Если бы там через три года после 1945-го устроили свободные выборы, победил бы Борман.
Мы не потерпели поражения в горячей войне - слава богу, ее не было. Но то, что мы потерпели поражение в холодной войне, это очевидно. Это должно было быть признано прежде всего. Должно было быть сказано: ребята, мы обделались, ничего не получилось. Нам нечего противопоставить СОИ, звездным войнам.
- Если бы Ельцин начал ту политику, к которой ты постфактум призываешь, не обернулось бы это гражданской войной? Ведь экономических и социальных ресурсов у Ельцина было очень мало - мы убедились в этом за несколько месяцев. Цены были освобождены, но после этого прыгнули, продукты появились, но резко подорожали. Никаких увеличений пенсий, помощи бедным быть не могло. Чем можно было привлечь население, кроме как временным энтузиазмом по поводу наступившей свободы? Что у Ельцина было в загашнике такого, чтобы продлить свою политическую популярность в этих условиях?
- Пожалуй, ты прав. Ситуация замкнутая - революция не была доведена до конца, но она и не могла быть доведенной до конца.
| |