|
28 августа любимому поэту исполняется 75 лет
- Да хватит уже этих юбилейных интервью! Давай я тебе лучше про других расскажу, у меня вон целая библиотека с автографами знаменитых авторов... - и спадар Геннадь деловито проходит в свой кабинет, где большую часть пространства занимают книги: в шкафу, на полочках, на рабочем столе и даже на диване.
- Моя Юля (жена поэта. - Ред.) из-за этого бурчит, мол, порядка мало. Правда, тихонечко - знает, что это мое пространство и вторгаться сюда не стоит. А для меня это рабочая обстановка, я с закрытыми глазами могу найти любую книгу.
Геннадий Николаевич подставляет стульчик и начинает доставать с верхних полок самые ценные экземпляры. Я извиняюсь, что доставляю неудобства, но тут же замолкаю.
- Ты что, для меня это настоящий праздник! - выкладывает очередную стопку поэт. - Ведь у каждой книги - своя история, которая связывает меня с автором. Это же настоящие реликвии!..
- Самые задорные надписи на книжках сочиняет мой большой друг Рыгор Бородулин, смотри, как завернул на своем «Здубавецьці":
"І ў Амерыцы й Канадзе Дамы мараць аб Генадзі. Распранулі б і разулі. Толькі лепш У люлі Юлі!"
- А ведь это я познакомил Гришу с его будущей женой Валентиной Михайловной! Валя только поступила в университет, а мы уже учились на третьем курсе. Тогда традиционно в Оперном театре устраивали вечер для первокурсников. А мы с Рыгором уже считались университетскими поэтами, выступали со своими стихами. На танцах нас окружили первокурсницы, среди которых была и Валя. И я быстренько представил ей Рыгора: "Он очень хороший поэт и прекрасный танцор!" Я в то время уже встречался с Юлей и хотел скорее найти ее.
Таким образом я свел их в танце, а оказалось - на всю жизнь...
Журчит звонок мобильника и Геннадий Николаевич тут же рапортует любимой жене: "Да, дорогая, все в порядке, квартира на месте, разрушений нет..."
Геннадий Николаевич теплую половину года с мая по октябрь проводит на даче. Но ради нашей встречи вырвался в Минск. В отсутствие хозяев в квартире гостил внук Павел.
- Ему уже 22, самостоятельный, учится на химфаке БГУ. Живет у нас, пока мы на даче.
И вот на диване и ковре будто грибы после дождя выросли стопки книг из коллекции Буравкина - с дарственными подписями от Андрея Вознесенского, Виктора Астафьева, Владимира Короткевича, Алеся Адамовича, Ивана Мележа, одного из руководителей БССР Кирилла Мазурова, личного переводчика Никиты Хрущева и Леонида Брежнева Виктора Суходрева, первого белорусского космонавта Петра Климука, академика Радима Горецкого...
Спадар Геннадь надевает очки и преображается, просматривает надписи на книгах и пускается в приятные воспоминания...
О Рыгоре Бородулине
Рыгором Бородулиным мы не только земляки. Мы неразлучны с первого курса университета, когда были бедные, но счастливые. Мы поступили в 1954-м году: я - на отделение журналистики, он - на отделение белорусского языка и литературы филфака. Жили в одном общежитии... У меня собраны все книги Рыгора. На самой первой он написал:
"Нам з табой стаяць амаль што побач. Ты - на Бур, а я - на Бар!.. "
О Пимене Панченке
- А вот Пимен Панченко - мой любимый поэт, старший товарищ и учитель. Мы близки по характеру, по симпатиям и антипатиям, даже по эмоциональному складу. Его оценки для меня как награда! Знаешь, есть награды официальные, они приятны, особенно, если заработаны честно. А вот оценки от Пимена Панченки, Виктора Астафьева, Василя Быкова, Алеся Адамовича,Андрея Вознесенского - это неофициальные награды, которые для меня даже более высокие и дорогие, чем официальные.
О Евгении Янишчиц
- Стихи светлой ласточки белорусской поэзии Жени Янищиц мне повезло напечатать, когда я работал в газете „Літаратура і мастацтва". Я тогда руководил отделом литературы. Поэт Сергей Панизник, который позже стал ее мужем, привез однажды с Полесья несколько страничек из школьной тетрадки со стихами. И стихи эти были настолько светлые и трепетные, настолько яркие, что не только я, но и все, кто был в редакции, ахнули - это, безусловно, большой талант! Женя тогда училась в девятом классе. Мы напечатали подборку ее стихотворений с моим вступительным словом. Потом я был редактором ее первой книги, затем представлял ее в Москве в переводах на русский язык. Поэтому Женя для меня очень дорогой человек и, кроме того, я боюсь это говорить, но, может быть, она даже считала меня в чем-то своим литературным учителем. Она была близким человеком для нашей семьи.
Об Андрее Вознесенском
С Андреем Вознесенским мы сошлись, может, и поздновато, но после, когда он приезжал в Минск, мы всегда встречались. Его первую книгу „Парабола" я купил до нашего знакомства. Когда он узнал, что у меня есть эта книжка, ахнул: „Гена, отдай, у меня уже нет!" На мое счастье, у меня было несколько экземпляров. В знак благодарности я получил автограф.
Об Иване Мележе
- Иван Мележ принес мне свои дневники, которые писал в войну. Не скажу, что они были выдающимися с литературной точки зрения, но сам факт - военные дневники Мележа - это была сенсация, и я их напечатал. Правда, перед этим (жаль, уже не перед кем каяться) по-молодому наивно сказал: „Иван Павлович, зачем вам эти дневники, лучше пишите окончание ‘Полесской хроники’. А Мележ ответил мне тихо, но убежденно: ‘Генадзь, для меня это очень важно...’
Об Алесе Адамовиче
Алесь Адамович, как мне кажется, был благодарен мне за публикацию книги ‘Я з вогненнай вёскі‚. Когда Адамович, Брыль и Колесник записали свидетельства выживших из сожженных деревень, книгу забраковали в Полымі. Я в ту пору редактировал Маладосць, и Адамович с Брылем пришли ко мне, особо ни на что не надеясь. Мол, напечатайте хотя бы кусочек. Мы печатали эту книгу частями, с фотографиями, из номера в номер почти год. Книга стала мировым явлением. Правда, тогдашнее руководство Беларуси ее воспринимало неоднозначно - до тех пор, пока с поддержкой не выступили Константин Симонов и Чингиз Айтматов. После этого уже и сам Машеров признал, что эта книга - выдающееся явление, и за кулисами всесоюзного совещания по военной прозе мне сказал: Спасибо тебе, Геннадь, если бы не ты, этой книги бы не было.
О Василе Быкове
- С Василем Быковым у нас была долгая и искренняя дружба - это одно из самых больших достижений в моей жизни. Я очень горжусь, что Василь мне доверял и творческие замыслы, и сердечные мучения, которых у него хватало. У нас была разница в годах, в известности, но в дружбе мы были на равных. Это для меня очень дорого. Он был очень внимательным. Вот, казалось бы, такая мелочь. Когда я жил в Нью-Йорке, а затем, когда он уехал вначале в Финляндию, а потом в Германию и Чехию, Василь никогда не забывал поздравить меня и Юлю с днем рождения. Посылая открытку, он рассчитывал время так, чтобы мы получили ее точно в день рождения. А ведь почта, бывало, шла неделями!.. Под книги Василя у меня отведена целая полочка. Свою первую книгу он подписал мне очень трогательно:
Гена, гэта - я. Напамін самай першай кнігай. Не дужа ўдалай, але першай! Са шчырасцю, В.Быкаў.
- А какой подарок на день рождения запомнился вам больше всего? - пытаюсь перевести внимание на юбиляра.
- Тот, что я получил на 40-летие, - оживляется поэт. - Собрались тогда друзья и близкие. Веселились знатно! И в разгар праздника Василь Быков вручает мне шутливо-дружеский... гороскоп! Мол, тогда-то получишь премию, тогда-то издашь книжку... Но одно в твоей жизни будет неизменно - с тобой всегда будет рядом твоя любимая красавица жена Юлия!..
У меня этот гороскоп до сих пор хранится. Друзья часто потом вспоминали: А помнишь гороскоп Быкова? Ведь угадал!
Фото автора и Николая СУХОВЕЯ.
| |