|
Выставку «Парижская школа» в Пушкинском музее можно смело отнести к главным хитам сезона, поскольку она по-своему беспрецедентна. В нашей музейной истории еще не было проекта, который бы преподносил упомянутый феномен в целостном виде и с участием почти всех возможных фигурантов.
Среди десятков художников, причисляемых к «Парижской школе», практически нет коренных парижан, да и французов вообще. В этом можно даже усмотреть подобие дискриминации: мол, почему все внимание отдано «понаехавшим»? Но будем объективны: Париж начала ХХ века именовался «столицей мира» и «художественной Меккой» не ради красного словца. Здесь действительно из разных ингредиентов формировались новаторские интернациональные стили, и тон нередко задавали иностранцы. Хотя, конечно, забывать про Матисса, Дерена, Боннара, Леже, Утрилло, Метценже и прочих «природных галлов» в этом случае абсолютно неуместно, поскольку они к процессу имели самое непосредственное отношение. И все же недаром критик Андре Варно, придумавший в 1920-е годы термин «Парижская школа», подразумевал в первую очередь иммигрантов - постоянных или временных. Они образовали, можно сказать, «нервную систему» тогдашнего «художественного организма», будучи людьми амбициозными, чуткими к новым веяниям, фанатично преданными искусству и к тому же угодившими в непривычную среду, которую следовало обжить, полюбить и покорить.
Вся эта история довольно скоро обросла чертами романтической легенды. Художники Монмартра и Монпарнаса стали культурными героями человечества:
про них не только написаны километры искусствоведческих текстов, но и сочинены горы беллетристики, сняты кинофильмы, поставлены спектакли. Такая глобальная шумиха в немалой степени оправдана, пусть даже не лишена мелодраматических перегибов и пустоватого вранья. Эти ребята, когда-то слегка пренебрежительно звавшиеся «Monparno», «обитатели Монпарнаса», сумели придать мировой арт-сцене еще одно измерение - в виде безудержной творческой свободы.
От высоких, хотя и справедливых слов позвольте перейти к техническим подробностям нынешнего проекта. Он готовился долго, года три, если приплюсовать стадию прикидочных планов и предварительных переговоров с заграничными музеями. Без их участия подобной выставки в Москве не произошло бы, хотя ГМИИ и обладает целым рядом экспонатов, прямиком относящихся к теме. Скажем, все работы Пабло Пикассо в экспозиции - здешние, осевшие в России с щукинско-морозовских времен. Но на базе одних лишь отечественных музеев полноценной ретроспективы про «Парижскую школу» сделать нельзя, это всем было понятно изначально.
К проекту подключилась «тяжелая артиллерия» - Центр Помпиду, Музей современного искусства города Парижа, музей Оранжери (филиал Орсэ), парижский же Музей истории и искусства иудаизма, а также Пти-Пале из Женевы.
Изрядный вклад внесли и частные коллекционеры, российские прежде всего. Совокупными усилиями удалось собрать около двух сотен произведений 56 авторов. Причем имена здесь самые что ни на есть звучные и релевантные, а работы - весьма сильные, почти все. Само собой, кого-то или чего-то вроде бы не хватает, но произвести совсем уж полную «ревизию» заявленного феномена не под силу, пожалуй, и самим французам, владеющим львиной долей материала.
Сколько ни придирайся, а факт налицо: легенда явлена «весомо, грубо, зримо» - и к тому же с обилием обертонов.
Например, Таможенника Руссо трудновато отнести к представителям монпарнасской богемы, но ведь существовал же культ этого самодеятельного художника среди обитателей «Улья» - знаменитого общежития в Данцигском проезде, на южной окраине города. Или вот еще: фотографа Ман Рэя обычно причисляют к сюрреалистам, а тех, в свою очередь, к «Парижской школе» относить не принято - но ведь снимал же Ман Рэй и модель по прозвищу Кики, и прославленную Гертруду Стайн, и прочих персонажей, связанных с предметом выставки. Посему кадры от Ман Рэя здесь фигурируют в качестве визуальных летописей наряду с фотографиями Брассая, Жизель Фройнд, Эли Лотара.
Но главными героями выступают, конечно, те, без кого понятие «Парижской школы» было бы мертво, да и просто не возникло бы.
Общий зал делят на двоих всемирно известные художники и друзья «по жизни» Амедео Модильяни и Хаим Сутин. Соседями в другом экспозиционном пространстве стали Жюль Паскен и Тзагухару Фужита (его из-за труднопроизносимого имени друзья звали Леонаром, а то и просто «Фу-Фу»). Помянутый выше Пикассо делит комнату с Кесом Ван Донгеном и Наталией Гончаровой (куратор выставки Андрей Толстой охарактеризовал сопоставление этих авторов как несколько рискованное, зато пробуждающее воображение). Издалека заметна подборка ранних работ Марка Шагала. Отдельным шедевром смотрится бронзовая скульптура «Спящая муза» Константина Бранкузи, румына по происхождению. Кстати, скульптурный раздел получился весьма внушительным по объему и качественным, что бывает редко. Работы Ханы Орловой, Александра Архипенко, Жака Липшица, Осипа Цадкина, Оскара Мещанинова (все - выходцы из Российской империи) демонстрируют трехмерную реализацию идей «Парижской школы».
Хотя общих для всех идей было не так уж много. Да и «школы» никакой не существовало, откровенно говоря, - это всего лишь формулировка.
Авторы, связанные между собой местом рождения, дружбой или адюльтером, зачастую придерживались совсем несходных взглядов на искусство. И наоборот: из противоположностей иной раз возникала неожиданная близость эстетики. Что объединяло их всех без исключения, так это голодранство на старте, стремление пробиться наверх не благодаря угодничеству перед заказчиками и обретенным связям, а посредством одного лишь таланта. (Между нами говоря, талантом они были наделены все-таки не в равной мере, но тем интереснее самому разбираться в оттенках и деталях). Миф о безграничной свободе творчества эти художники - и сверхзнаменитые, и хорошо знакомые специалистам, и подзабытые почти всеми, - двигали вперед и расширяли совместно: не столько даже коллективными усилиями, сколько коллективным (якобы безбашенным) образом жизни. Что ж, безграничной свободы творчества как не было, так и нет, а вот миф остался - очень даже притягательный.
Автор: Велимир Мойст
| |