|
Европейские исследователи стволовых клеток, как и следовало ожидать, в смятении. Послушать некоторых - так наступил конец света. На деле всё не так плохо.
Напомним, 18 октября Европейский суд постановил, что процедуры с участием человеческих эмбриональных стволовых клеток (чЭСК) не могут быть запатентованы. «Это катастрофа для Европы», - заявил тогда Оливер Брюстле из Боннского университета (ФРГ). Именно вокруг его патента, зарегистрированного ещё в 1999 году, и разгорелся сыр-бор.
Одни считают, что без патентной защиты инвесторы отвернутся от этого исследовательского направления. Вторые напоминают, что есть и другие способы защиты изобретений, касающихся чЭСК. Третьи полагают, что отсутствие патентов, напротив, ускорит прогресс. «Это не конец стволовых клеток в Европе», - говорит, например, Крис Мейсон из Университетского колледжа Лондона (Великобритания).
Решение Европейского суда обязательно для всех стран ЕС и обжалованию не подлежит. Иск в 2004 году подал доблестный Гринпис. Экологическая организация оспорила патент г-на Брюстле на том основании, что он оскорбляет общественное мнение и нарушает европейский закон, запрещающий промышленное использование человеческих эмбрионов. Немецкий суд с этим согласился, и к 2009 году апелляция Брюстле достигла высшей судебной инстанции Европы.
13 судей Большой палаты Евросуда пришли к выводу, что процедуры, связанные с чЭСК, не могут быть запатентованы, если они приводят к уничтожению эмбрионов. Запрет распространяется задним числом и резко контрастирует с положением в Соединённых Штатах, где ограничений на такие патенты очень мало.
«Только время покажет, насколько это серьёзно», - считает юрист Ник Бэссил из лондонской конторы Kilburn & Strode. Могут уйти годы, пока Европейское патентное ведомство, национальные учреждения и суды интерпретируют вынесенное решение.
Однако даже ограничительное толкование не помешает получать патенты на технологии использования чЭСК в медицине, ведь в данном случае речь не идёт о процедурах, связанных с патентованием способов получения клеток. Кроме того, можно будет патентовать питательные среды, оборудование и химические вещества, помогающие работать со стволовыми клетками. Например, Питер Коффи из лондонского Института офтальмологии разрабатывает способ лечения макулярной дегенерации. Так вот, его патенты касаются размещения стволовых клеток в сетчатке, а не самих клеток.
Роб Бакл из Британского совета по медицинским исследованиям отмечает, что найдутся новые пути для защиты интеллектуальной собственности. По крайней мере организация, которую он представляет, не планирует сокращать соответствующий бюджет.
Что касается подражателей: технологии настолько сложны, что эксплуатировать отсутствие патентной защиты будет очень непросто. «Если я отдам вам свою клеточную линию, у вас будут нулевые шансы узнать, что я с ней сделал», - поясняет г-н Мейсон.
К тому же Европейское агентство по контролю за оборотом лекарственных средств обеспечивает изобретениям дополнительную защиту. Ведомство в течение восьми лет держит в тайне подробности ходатайств о выводе лекарств на рынок, а затем ещё два года запрещает использование этой информации сторонними лицами.
Некоторые исследователи и вовсе рады такому повороту событий - мол, теперь некоммерческое изучение стволовых клеток пойдёт быстрее. В январе влиятельный консорциум учёных и специалистов по этике Hinxton Group выразил обеспокоенность тем, что слишком всеохватные патенты становятся барьером между учёными и предпринимателями. Теперь есть надежда, что эта стена рухнет...
Подготовлено по материалам Nature News.
| |