|
В прокат выходит фильм «Последняя любовь на Земле», в котором Юэн МакГрегор и Ева Грин разыгрывают романтическое сближение на фоне глобальной эпидемии бесчувственности.
Майкл (Юэн МакГрегор) - шеф-повар с улыбкой парня, который всем нравится и об этом знает. Сюзан (Ева Грин) - эпидемиолог, которая вообще не улыбается, ну разве что отдельно взятым детям. Он ироничен, она саркастична, у нее есть убежденность в том, что все парни козлы, у него - скелеты в шкафу. В общем, деваться им друг от друга некуда, тем более что окна ее квартиры выходят на задний двор ресторана, в котором он трудится. Начало неизбежной романтической связи совпадает по времени с началом странной эпидемии: жители разных частей света теряют обоняние. Официальные СМИ не торопятся с выводами,
но люди в белых халатах уже ищут связь между отдельными случаями, уличные проповедники с удвоенным энтузиазмом предвещают конец света, а обладателям буйного воображения мерещится международный терроризм.
Шотландец Дэвид МакКензи помещает простую историю про то, как обаяние топит лед недоверия, в обстоятельства неожиданно подкрадывающегося конца света. МакГрегор кормит Грин с ложечки на кухне, а где-то там бродит то ли вирус, то ли кара небесная. Но эпидемия оборачивается здесь не триллером в духе недавнего содерберговского «Заражения», а притчей. Начинаясь, как очередной ремейк «Прекрасной Марты» (немецкой романтической комедии про путь к сердцу женщины через гастрономию), «Последняя любовь на Земле» довольно быстро обнаруживает сходство со «Слепотой» Фернанду Мейрелиша - другой картиной про утрату способности к чувственному восприятию.
Правда, у Мейрелиша, который экранизировал претенциозный роман Жозе Сарамаго, человеческий вид терял зрение и стремительно деградировал, погрузившись во тьму.
Здесь же общество легко переживает исчезновение запахов, да и с последующей потерей вкусовых ощущений справляются даже рестораны:
во-первых, можно экспериментировать с формой и консистенцией блюд, во-вторых, ужин - это не просто процесс потребления калорий, а социализирующее действие, ведь люди приходят еще и общаться. Так что если в какой-то момент у героев со зрителями и появляется ощущение надвигающейся катастрофы, то режиссер готов использовать его для того, чтобы показать: жизнь продолжается.
Качественные же изменения этой самой жизни - отличный повод снова поиграть с жанрами.
Ведь если у британского кинематографиста появляется возможность запереть соотечественников дома, он всегда должен ею пользоваться.
Постапокалиптическое запустение делает улицы городов Соединенного королевства еще более киногеничными, чем обычно, и Макензи не упускает шанс ввести карантин. Это беспроигрышный ход: безлюдный Глазго в «Последней любви» не сильно уступает вымершему Лондону в «28 днях спустя». Оттуда же, кстати, мог позаимствовать для саундтрека тревожные скрипки германо-британский композитор Макс Рихтер.
Собственно, эти же скрипки обозначают и главную проблему с фильмом. Они слишком навязчивы, как и стремление Макензи превратить камерную историю одного чувства в философский манифест о том, что если любовь и не спасет мир, то хотя бы переживет гибель физической чувственности как таковой. Хрупкие отношения двоих героев обрастают трагическими эпизодами из прошлого, социальными метафорами и гуманистическим пафосом обобщений, которые к тому же озвучены закадровыми монологами.
Впрочем, и с пафосом все не так однозначно.
Имел это в виду автор или нет, но пока голос за кадром проповедует всепобеждающую силу «идеального чувства» (так можно было бы перевести оригинальное название фильма - Perfect Sense), происходящее на экране не то чтобы вселяет оптимизм. Когда двое, ранив друг друга и теряя шаг за шагом привычную реальность, вновь устремляются в разорванные объятия, сложно не подумать о том, что движущая сила того, что здесь названо любовью, это отчаяние и страх.
Автор: Владимир Лященко
| |