|
Француз Серж Генсбур - явление вне категорий, и дело здесь не столь в феерическом эпатаже (алкоголь, наркотики, скандалы, романы - в том числе, с Брижит Бардо), сколь и в творческой многогранности. Бонусом к его песням, фильмам и брутальному личному мифу прилагается повесть «Евгений Соколов» - изысканно-непристойная насмешка над продвинутой публикой.
В образе Генсбура, несмотря на его полную и бесповоротную интегрированность в поп-культуру, упорно просвечивает сходство с непригодными для организации массового досуга французскими «проклятыми поэтами». С теми особо отличившимися солдатами первой антибуржуазной войны, новыми людьми конца XIX века и нынешними классиками, среди коих наиболее известны Рембо и Верлен (который, кстати, и ввел в обиход выражение «проклятые поэты»).
Тесные отношения с алкоголем и прочими веществами, не только служащие залогом продуктивного творчества, но и становящиеся его темой, извлечение поэтических дивидендов из любовных безумств, существование по принципу «чем хуже, тем лучше», декадентский бунт против респектабельности - только одна сторона вышеупомянутого сходства. Есть и другая сторона: как и те старинные, но не столь уж далекие от нас мастера слова, Генсбур был новатором в области поэтического языка, хоть и не считал себя поэтом. Он осовременил французский шансон, виртуозно скрестив французский язык с английским и наполнив песни разговорной речью, но при этом продемонстрировал еще и редкую способность к чистейшему экспериментаторству, к изысканной игре в слова и рифмы.
Другое дело, что все свои находки Генсбур умел использовать для достижения коммерческого успеха, так что нестандартность и радикализм со временем успешно конвертировались в многозначные денежные суммы и медийную востребованность. Образ Генсбура и вся его жизнь оказались, по большому счету, связующим звеном между андеграундом и миром больших сенсаций. Роман брутального шансонье с Брижит Бардо и его гражданский брак с Джейн Биркин - ныне такие же поп-мемы, как и исполнявшаяся им в дуэте с обеими возлюбленными песня «Я тебя люблю... Я тоже нет». В 1976 году он снял фильм с таким же названием - одну из самых знаменитых европейских картин второй половины XX века, где наряду с Биркин сыграл Жерар Депардье. Вообще надо сказать, что работа Генсбура в кино - как в качестве актера, так и в качестве режиссера - немало способствовала его вхождению в круг главных европейских знаменитостей.
Необузданность, поэтический дар, органичное соединение музыкальной деятельности с кинематографической - все это очевидным образом роднит Генсбура с Высоцким. Тут стоит упомянуть, что Генсбур был французом в первом поколении - его родители, которых звали Иосиф Гинзбург и Ольга Бесман, переселились в Париж из России после октябрьской революции.
Мини-роман «Евгений Соколов» (который по-русски вполне можно называть повестью) никогда не станет столь же популярным, как плоды деятельности Генсбура в других областях, да это и не нужно - слишком уж это чтиво специфическое.
Герой повести, француз русского происхождения Евгений Соколов, изобретает собственный способ рисования, который всецело является функцией от унизительного врожденного недуга. Художник вычерчивает на холсте линии в момент сотрясающего его тело извержения кишечных газов, так что рисующая рука полностью направляется конвульсиями разлаженного организма. Получающиеся таким образом «газограммы» производят фурор среди ценителей искусства, критики объявляют Соколова основателем нового направления - гиперабстракционизма. У своеобычного мастера появляется надежный менеджер, устраиваются выставки, работы гиперабстракциониста занимают место в престижных музеях. Будучи полностью зависим от своей болезни, Соколов старательно поддерживает себя в хорошей творческой форме с помощью специально подобранной диеты.
В чем смысл всего этого безобразия? Разумеется, в том, что существующее в головах продвинутой публики представление об искусстве в высшей степени курьезно. Готовность снобов считать искусством любые продукты жизнедеятельности гомерически смешна. Дистанцируясь от серого обывателя, чье мышление якобы ограничено косными стандартами, продвинутая публика оказывается ничуть не менее тупоголовой и зомбированной, повинуясь другим стандартам, которые задают высоколобые шарлатаны-критики. А шарлатаны-художники, в свою очередь, без зазрения совести этим пользуются. Генсбур, начинавший как художник, но вовремя определивший истинную природу своего таланта и бросивший живопись, знал, о чем писал.
Глядя вокруг сейчас, в 2011-м, и вспоминая, например, недавнее вручение российской художественной премии «Инновация» за нарисованный на мосту фаллос, мы никак не можем сказать, что «Евгений Соколов» перестал быть актуальным. Скорее наоборот.
Интересно к тому же, что этот крайне рискованный и вызывающе антиэстетичный текст на самом деле глубоко укоренен в литературной традиции. Сам Генсбур отмечал классичность языка, присущую данной вещи; являясь поклонником Флобера и Бенжамена Констана, певец-романист стремился писать как они. С другой стороны, комическая непристойность «Евгения Соколова» - триумфальное продолжение дела Франсуа Рабле. Так что результат сатирических экзерсисов Генсбура смогут оценить не только адепты контркультуры и люди, увлеченные эстетикой отвратительного, но и любители классики.
| |