|
Режиссер фильма «Катастрофа» Клод Ланцманн рассказал специальному корреспонденту «Парка культуры» о работе над темой холокоста, о значении деталей и об отсутствии доказательств преступлений в лагерях смерти.
На телеканале «24Doc» идет показ фильма «Катастрофа» («Шоа») Клода Ланцманна - страшного свидетельства о Холокосте, работой над которым режиссер посвятил 12 лет. Фильм транслируется ежедневно по одной часовой серии - а в воскресение 5 февраля можно будет посмотреть всю 10-часовую картину целиком.
Мы встретились с Клодом Ланцманном в Париже накануне телепремьеры - показы начнутся одновременно в нашей стране и в Турции. Фильм об уничтожении евреев нацистами был впервые показан в 1985 году, но лишь в 2012 дебютировал на телевидении в мусульманской стране - и в стране, более всего пострадавшей от нацизма.
Клод Ланцманн должен был улетать в Турцию. Потом в Израиль. Надо было вписаться в его график; к тому же заболел. Отменил встречу. Потом перенес ее. Потом перенес снова. Когда мы уже были у него под окнами, попросил придти на час позже. Я внутренне злилась, потому, что не сплю после этого фильма неделю, все время о нем думаю, говорю, спорю. И меньше всего хотелось разочарования от встречи с его создателем, который по телефону оставлял впечатление взбалмошной, капризной знаменитости.
Первое, что делает Ланцманн, появившись в кабинете, который я уже бегло осмотрела - просит его извинить за неудобства и за то, что он в плохой форме. В одной руке - стакан с каким-то желтым питьем от кашля, в другой - ингалятор.
Клоду 86 лет. В 18 ушел в Сопротивление. В его семье никто не пострадал в Катастрофу. «Мы все боролись против немцев - мой отец, брат и я. У меня медаль за Сопротивление», - скажет он позднее в разговоре. Потом учеба, увлечение философией. Знакомство с Сартром. Роман с Симоной де Бовуар (фотографии в кабинете). Журналист. Писатель. Профессор Берлинского университета. В 48 лет (это 1973 год) «Шоа» становится его основной работой. Фильм о Катастрофе, о лагерях смерти, об «окончательном решении вопроса». Когда он закончил фильм, ему было 60. Самое глупое, что можно сказать о его фильме: «Он мне понравился». Мое ощущение от фильма точнее всего передается словом «невыносимый».
В кабинете на большой журнальном столе, заваленном книгами, сверху две книжки с одинаково оформленными обложками: старый машинист высовывается из локомотива и смотрит назад. Так же оформлен постер фильма «Катастрофа».
- Это сценарий «Шоа» на фарси и арабском. Мы это сами сделали. Полностью вся расшифровка фильма. Очень тщательный перевод.
- Было бы отлично сделать такую книгу и на русском. Вы полетите на премьеру в Турцию?
- Должен был лететь. Там впервые покажут «Шоа», сделали турецкие субтитры; большая премьера. Но я не смогу - более трех часов в самолете туда и обратно, плюс кондиционер - этак я вернусь на кладбище. Турки услышат мой голос и увидят мое лицо, но меня там не будет. Это, конечно, невероятно: одновременно в Стамбуле и в Москве! В Китае уже показывали. В Японии...
- Фильм вышел 27 лет назад. Неужели Россия никогда не пыталась его купить?
- Никогда!
- Не понимаю...
- Во время перестройки Михаил Горбачев приехал в Париж. Был званый ужин в Елисейском дворце. Президент Миттеран, с которым я был хорошо знаком, пригласил и меня. После ужина он сказал Горбачеву: «Русские обязательно должны посмотреть этот фильм. Это монументальный фильм. Шедевр общечеловеческого масштаба».
Горбачев отреагировал очень оперативно: за три месяца фильм был переведен на русский. Перевод делала жена атташе советского посольства. А потом меня пригласили в Москву и устроили показ моего фильма в Доме кино. Я уже не помню фамилию... Это делал «Мемориал», они это организовали. И фильм показали, но для элиты, для избранных.
А по телевидению - нет. Люди его не увидели. Настоящие, глубинные причины в том, что Советы никогда не считали и не признавали случившегося с евреями чем-то уникальным, исключительным. Они считали, что евреи такие же жертвы фашизма, как и все остальные, как и русские.
Для тех, кто тогда посмотрел фильм, он стал событием, они со мной много говорили об этом. Фильм отправился в музей Кино, к Науму Клейману. Широкая публика его так и не посмотрела.
- Поразительно, правда? Страна, которая заплатила такую цену...
- Не говорите. Я был на памятных церемониях в Бабьем Яре. Это были экуменические церемонии - там были православные и католические священники, епископы, раввины. То, что случилось с там евреями... Я очень хорошо знаю узкие рвы Бабьего Яра.
Какой канал будет показывать мой фильм?
- «24Doc», новый кабельный канал документального кино.
Ланцманн часто прерывает разговор, кашляет. Даже звонит врачу. Мне становится ужасно неловко, что мучаю больного расспросами, что свет бьет ему в глаза -"как в гестапо", пошутил он. Но махнул рукой: я привык к съемкам. Он привык - интервью для «Шоа» записывались 6 лет в 14 странах, потом еще 5 лет ушли на монтаж.
- А вы смотрели фильм?
- Да. И не могу спать вот уже несколько ночей...
- Когда смотрели?
- Сейчас, с английскими субтитрами.
- Это нормально.
- Кстати, о норме. Фильм идет 9,5 часов, что уже не вполне привычно. В нем совсем не используются архивные съемки, там нет архивных документов, нет никаких специальных эмоциональных приемов, эффектов, к которым иногда прибегают документалисты. Как по-вашему, можно этот фильм назвать документальным в буквальном смысле слова?
- Нет. Эту картину невозможно определить ни как документальный, ни как художественный. У меня есть подруга, психоаналитик, бывшая узница лагеря. Так вот, она как-то сказала, что если кинематограф - это седьмое искусство, то «Шоа» - восьмое. Сейчас объясню. Что такое документальное кино? Это запись, фиксация того, что существует. Когда я решил делать этот фильм, его не из чего было делать. Ничего не существовало. В «Шоа» больше чистого творчества, чем в любом художественном фильме. Например, первые кадры фильма: певец, который поет, лодка, река...Это разве документальное кино?
- Но это же реальный персонаж. Он был тогда маленьким еврейским мальчиком, у него был красивый голос, немцы научили его петь их марш...
- Они все реальные исторические персонажи, которые являются действующими лицами фильма. Но это все. Локомотива, например, не было. Я должен был арендовать его у польской железнодорожной компании. Должен был заплатить за аренду локомотива. Но там же есть движение по железной дороге. Значит, нужно было встроиться в график движения, а это было очень сложно. И машинист локомотива, который высовывается и смотрит назад - это ведь только в нашем воображении, что за этим локомотивом 50 вагонов (везущих евреев в лагеря смерти - «Парк культуры»), а в реальности же я снимал только локомотив. 50 вагонов - в воображении. И весь фильм сделан так. Есть люди, которые посмотрели фильм и потом говорили, что они слышали крики умирающих в газовых камерах детей. Но это не правда. В «Шоа» нет ни одного трупа. Почему нет ни одного трупа?
- Потому что и трупов не осталось. Все сожгли и стерли в прах. Их нет.
- Я написал письмо господину Ахмадинежаду, президенту Ирана, который говорит, что Катастрофы никогда не существовало, что это выдумка евреев, сионистов. Я ему сказал: «Да, вы правы, господин президент. Мой фильм - не доказательство Катастрофы, потому что если вы ищете трупы в качестве доказательства, то их нет».
| |