|
Академик Борис Лапин размышляет о том, почему приматология в России развивается так слабо, хотя способна решить очень многие вопросы здоровья людей
Борис Аркадьевич Лапин - человек-легенда. Старейший академик РАМН (в прошлом году он отметил 90-летие), вице-президент Всероссийского общества геронтологов, заслуженный деятель науки, лауреат премии правительства РФ и Государственной премии РФ по науке и технике, почетный гражданин Сочи... Он и сегодня работает директором НИИ медицинской приматологии и ведет активную научную деятельность.
О гуманном отношении к животным
Наш институт ведет свое начало от Сухумского питомника обезьян, созданного в 1927 году по инициативе первого наркома здравоохранения Н. А. Семашко. По окончании аспирантуры во 2-м Московском мединституте я пришел работать научным сотрудником медико-биологической станции АМН СССР в Сухуми. Институт по праву считался одним из ведущих НИИ в стране в сфере экспериментальной медицины. Каждое направление возглавлял крупный ученый. Ежегодно у нас выходили кандидатские и докторские диссертации. В 1953-м я был назначен заместителем директора по научной работе этой станции, а спустя пять лет стал директором Института экспериментальной патологии и терапии АМН СССР.
В свое время без моей визы ни один научный центр в СССР не мог приобрести за границей обезьян для проведения своих изысканий. Мы на комиссии очень подробно рассматривали заявку и решали, целесообразно или нет. Ведь обезьяны являются убывающим видом, к тому же такие исследования - достаточно дорогостоящие. Мы исходили из того, что исследования на приматах могут проводиться лишь в тех случаях, когда данная проблема носит глобальный характер и не может быть решена корректно с использованием других лабораторных животных. При этом всегда особо указывалось на необходимость приобретения искусственно выращенных обезьян в приматологических центрах, а не взятых из мест естественного обитания. Наш институт старался максимально гуманно относиться к животным, насколько это возможно в рамках подобной деятельности.
О том, как ученые стали пасынками
В моем кабинете на стене висят фотографии многих государственных деятелей: Никиты Сергеевича Хрущева, Николая Константиновича Байбакова, Георгия Константиновича Жукова, Константина Константиновича Рокоссовского, Евгения Максимовича Примакова. Все они в разное время бывали в институте, и многие из них оказали нам большую помощь.
Так, в 1975 году институт посетил председатель Совета министров СССР Алексей Николаевич Косыгин, и в 1976-м было издано постановление, по которому НИИ получило значительные финансы на свое развитие «за счет средств коммунистического субботника». Благодаря этому мы приобрели самое современное оборудование и построили жилые дома для коллектива. У нас практически каждый сотрудник имел квартиру, независимо от того, был это профессор или рядовой рабочий. Документ также определил направления исследований: онкология, онковирусология. В 1977-м совместное постановление ЦК КПСС и Совета министров поставило задачу довести количество животных до 10 тысяч. Для этого институт построил производственный филиал в Адлерском районе Сочи.
Нынешнее руководство края, страны вниманием нас не балует. У меня есть специальный фирменный бланк, который я называю «для начальства». На нем перечислены все мои регалии: академик этой академии, той, заслуженный, почетный: Я неоднократно писал президенту страны Дмитрию Медведеву письма с просьбой оказать содействие, подумать о развитии приматологии в России, особенно с учетом тех реформ в здравоохранении, фармацевтике, которые сейчас проходят на федеральном уровне. Но аппарат президента не доводит эту информацию до его сведения.
Сегодня в восьми американских национальных приматологических центрах содержится порядка 30 тысяч обезьян. К тому же собственные виварии имеют НАСА, Министерство обороны, крупные фармацевтические компании. Общая численность всех подопытных обезьян достигает 100 тысяч. В Европе работает девять приматологических центров. А у нас один-единственный НИИ, который обеспечивает исследования на приматах практически всех учреждений России, вне зависимости от их подведомственности, и при этом живет в режиме постоянной строжайшей экономии.
Еще в СССР, будучи председателем комиссии медико-биологических исследований на приматах при президиуме РАМН, я неоднократно ставил вопрос о строительстве целого ряда приматологических центров в разных регионах страны, и практически он уже был решен. Более того, нашлись даже деньги для строительства центра во Вьетнаме. Правительство социалистической республики выделило огромную территорию, планировали организацию отлова животных для разведения. Но СССР развалился. НИИ оказался за пределами России и был национализирован сначала правительством Грузии, а позже - Абхазии.
О войне в Абхазии
Когда случилась война в Абхазии и грузинские танки вступили в Сухуми, я находился на международном конгрессе в Страсбурге. Обо всем узнал накануне своего доклада, по каналу CNN. Мне пришлось бросить все и срочно вернуться в Москву. Но еще в течение полугода я не мог попасть в Абхазию. Институт оказался в крайне бедственном положении, а я ничего не мог сделать для его спасения. В конце концов я все же смог попасть на прием к Эдуарду Амвросиевичу Шеварднадзе. Это, конечно, был выдающийся человек, мы с ним очень долго обсуждали сложившуюся ситуацию, но, к сожалению, не пришли к общему мнению.
В 1992 году шесть человек, включая меня и мою супругу, профессора, научного сотрудника НИИ, прибыли в поселок Веселый Адлерского района (туда, где был открыт Адлерский филиал Сухумского института) для того, чтобы почти на голом месте, с нуля, начать новую жизнь. Мы очень много потеряли: наши архивы, результаты многолетних исследований, наработки, уникальных животных. Мы жили в бараках, без мебели, удобств, строили питомник, лаборатории. Я писал коллегам из разных институтов и просил поделиться с нами хотя бы старым оборудованием, подлежащим списанию. Было трудно, но постепенно мы встали на ноги и спустя 10 лет были удостоены Государственной премии РФ по науке и технике за исследования в области злокачественных вирусных опухолей.
О важности медицинских испытаний
Ни на одном животном, кроме обезьян, не удается воспроизвести в сходной форме подавляющее большинство инфекционных заболеваний людей. К тому же у людей и обезьян и эндокринная регуляция многих функций идентична, и биохимическая структура гормонов. Сходная радиочувствительность оправдывает использование обезьян для разработки методов профилактики и лечения лучевых поражений. В условиях планируемых межпланетных полетов на Марс, когда организм космонавта, находясь в открытом космосе вне защитного слоя магнитосферы Земли, постоянно подвергается облучению малыми дозами ГКЛ и СКЛ (галактическое и солнечное космические излучения), а периодически в момент солнечных вспышек - более мощными дозами радиации, экспериментальная разработка в опытах на приматах методов биозащиты является более чем актуальной. Ведь предохранить космический корабль от этих излучений нереально, так как это приведет к увеличению его веса, и никакая ракета поднять его не сможет. Но вводя определенные препараты космонавту, можно профилактировать лучевую болезнь или резко смягчить ее протекание. В этой сфере нами достигнуты хорошие результаты. Мы были инициаторами использования обезьян для изучения экстремальных факторов космического полета и участниками разработки программы космических полетов обезьян на биоспутниках. Еще перед тем, как в космос полетела Валентина Терешкова:
Испытания лекарств на обезьянах также крайне важны. Классический случай - трагедия в 1960-х, связанная с седативными препаратами талидамидом и кантерганом, которые использовались для лечения невротических состояний и широко рекламировались в США и ФРГ. Акушеры рекомендовали их первородящим женщинам, которые волновались перед родами. Препарат был хорошо испытан на различных животных, кроме обезьян. А оказалось, что он во время беременности вызывал уродства плода. Это была эпидемия рождения страшных уродов - без рук, без ног. Как-то я летел с научной конференции и в аэропорту европейского города увидел этих детей - до сих пор с ужасом вспоминаю ту картину. Если бы этот препарат был испытан на беременных обезьянах, то такого бы не произошло.
Я и сейчас в своих статьях пишу: любые новые препараты, которые могут быть использованы женщинами даже без специальных рекомендаций, обязательно должны тестироваться на приматах.
| |