|
О несостоявшемся знакомстве с Теофило Стивенсоном, лучшим боксером-любителем, трижды выигравшим Олимпиаду. О самом Стивенсоне, которого любили в СССР и пытались бить в США. И о Кубе, которая его потеряла.
Солнце расстреливает лицо джебами со своей неизменно дальней дистанции, и, кое-как дотянув до конца раунда, мы заходим в один их самых дорогих отелей Гаваны, Nacional de Cuba. Апрель 2011-ый. Гид Татьяна рассказывает, что номера здесь стоят далеко за... и останавливались в них в разное время звезды первой величины. В холле в лучших традициях гостиничного бизнеса висят фотографии тех самых звезд. Татьяна ловко отыскивает среди них Мохаммеда Али и предлагает сфотографировать меня с портретом легенды бокса. Фотографироваться с фотографией - идея довольно странная, и тогда гид встречает мой отказ контратакой: «Могу тебя с Теофило Стивенсоном познакомить». Отыскивая в этой фразе сарказм, мол, не угодишь вам, туристам, я получаю еще: «Мы с ним живем через несколько домов, можно сказать, семьями дружим».
Тео Стивенсон - в какой-то мере зеркало, антипод Али. Он не стал выступать в профессиональном боксе, подарив миру: «Я не променяю миллионы долларов на любовь миллионов кубинцев», но и поплатился за это. Фигура Стивенсона в медийном смысле раскололась об эту фразу, разлетевшись на осколки на бескрайнем информационном пространстве. С ним не было таких фотографий, какие были с Клеем, он не получил и десятой доли тех денег и того внимания, которое заработал Али по сути двумя-тремя боями. Стивенсон вошел в историю спорта, но не стал пытаться входить в историю, он был слишком скромен для этого и слишком воспитан.
Чтобы по-настоящему завестись Тео потребовалось около двадцати боев, из которых он благополучно проиграл 14, надежно спрятав в цифрах свое великое будущее. Распознать в человеке с рекордом 6‑14 трехкратного олимпийского чемпиона смог только Андрей Червоненко, один из талантливейших тренеров СССР и второй отец для Стивенсона, по признанию самого боксера. Симбиоз Сагарры и Червоненко дал Тео многое, он как губка впитал технику советской школы и кубинское упрямство, твердость характера. Сагарра и Червоненко разрушили физиологию в угоду боксу, сделав ноги своего подопечного легчайшими, а кулаки ‑ наполненными свинцом и порохом. На Олимпиаду в Мюнхен Стивенсон приедет двадцатилетним юношей, и уже в четвертьфинале заявит о себе с грохотом падающего стокилограммового тела. Эта восходящая звезда США Дуан Бобик поймал-таки кросс и заснул.
Масла в огонь подливает тот момент, что до моего самолета остается несколько часов, а до следующего визита в Гавану срок неопределенный. Татьяна звонит Стивенсну, о чем-то говорит на испанском и выдает мне: «Он вчера поздно пришел домой и пока еще спит вроде бы. Он в принципе любит веселиться и на годы не обращает внимания, так что не удивляйся». Через час будет еще звонок в дом чемпиона и следующее резюме: «В общем, он не готов нас принять дома, поскольку у него ремонт, но, если мы найдем машину, мы приедем к вам в отель и там поговорим... Его машина пока сломана, починит он ее не скоро». Ощущение погруженности в какой-то очерк о спортсмене 80-х годов, когда главным предметом роскоши олимпийского чемпиона могла быть скромная Волга, а игроки сборной СССР запросто общались с болельщиками в неформальной обстановке, стало максимальным.
Стивенсон устроит погром на двух следующих Олимпиадах: в 1976-ом в Монреале его главными конкурентами станут даже не боксеры, а бегуны на 3 000 метров: с ними он будет соревноваться, кто быстрее возьмет золото, и победит. Кубинцу для завершения трех боев в свою пользу понадобится семь минут и двадцать секунд. В Москве в 80-ом венгр Леваи подарит журналистам замечательную историю, он будет прыгать от радости, проиграв Тео в финале по очкам: будет прыгать просто потому, что не упал в нокаут, достоял. В Лос-Анджелесе его уже не будет - политический момент. К слову политические игры вообще забавно обошлись с биографией Стивенсона: в СССР он заслуженный мастер спорта, в США есть бессрочный ордер на его арест, после того, как в аэропорту полетели головы сначала оскорбивших Фиделя, а затем и нескольких незадачливых полицейских.
Мы не дождались Стивенсона в отеле, что, наверное, логично: гора не пришла к Магомеду. Татьяна напоследок рассказала еще пару историй, как приезжал Игорь Высоцкий, дважды бивший кубинца, и как Теофило водил его по Гаване, знакомил со своими друзьями и рассказывал о мастерстве Игоря. Мы обменялись телефонами и решили, что я позвоню из России, сделаем интервью без вопросов «какая медаль для вас важнее»... В понедельник Теофило Стивенсон отправился отвечать на куда более важные вопросы: сердце трехкратного олимпийского чемпиона остановилось. На Кубе его обожали, а он в ответ жил в обычном районе Гаваны, ремонтировал машину и дружил с россиянкой Татьяной, что почти познакомила нас. Он запросто держался с людьми и в свои 59 оставался все тем же статным красавцем, знающим себе цену.
Солнце сделает еще нырок за горизонт, Атлантический океан волнами пробьет серию по берегам острова, Куба содрогнется от подлого удара, какие всегда бывают у смерти, но выпрямится ‑ не привыкать, и пойдет прощаться с чемпионом.
| |